Page 42 - И жили люди на краю

39
Окна дома были закрыты ставнями.
Здоровенный солдат впустил Ромашова в темный коридор,
закрыл дверь и уж после провел в продолговатую комнату,
освещённую двумя керосиновыми лампами, стоящими по краям
стола; на скамейках сидели командиры рот; было сильно
накурено.
– Командир последней роты приходит последним, –
скаламбурил лысоватый усмешливый замполит батальона
Самсонов, а комбат Белецкий поднялся из-за стола, высокий,
молодой, одернул гимнастёрку, тронул длинными пальцами
лежавшую возле консервной банки с окурками пачку папирос,
вероятно, не прочь был закурить, но сказал, чтоб кончали дымить
и сильным бодрым голосом объявил:
– Со вчерашнего дня Советский Союз находится в
состоянии войны с Японией...
Все возбудились – стало шумно, а комбат, покрывая шум,
говорил, что пока не разгромим империалистическую Японию,
пока не избавим народы от её порабощения, пока не обеспечим
безопасность своих дальневосточных границ, – в общем, пока
этого не будет, обязаны сражаться с яростью, подступающей к
горлу, проявлять героизм, какой показали наши отцы и братья на
западе...
Из всех слов одно – «война», – тысячи раз слышимое
Ромашовым, вдруг обожгло ему мозг, сдавило сердце; эти
ощущения были новыми, пугающими – в нём будто сразу что-то
нарушилось. Целых три года он просился на запад, на войну, и
вот она, словно мгновенно перелетев через всю страну,
опустилась у них; даже этот ливень, бьющий по крыше, уже не
мирный, военный. Выходит, он, Ромашов, ждал войну, как все.
Но не ожидал... что не хочет её. Когда она уже здесь.
Впервые за последние годы стало до того невыносимо
тоскливо, что вся жизнь – окопная, без семьи, без простых