Page 47 - И жили люди на краю

44
кислой капустой и собаками. Японцы, прибывшие сюда со своих
островов, охотно покупали даже собак и капусту; улыбались,
если она была крупно нарублена – Фёдоров учитывал их вкусы.
После дела его стали ухудшаться – японские торговцы со всех
сторон теснили его; он нервничал, разоряющийся, и однажды его
увидели в лесу, висящего в петле. То ли сам повесился, то ли
какие злыдни вздёрнули – этого так и не выяснили. На кладбище,
когда опускали тело Фёдорова в могилу, умерла его жена –
сердце не выдержало. Дочку их, лет шестнадцать ей было, вскоре
увёз куда-то староста и потом о ней – ни слуху ни духу. Изба
пустовала года четыре, если не больше, и вот прибыли новые
жильцы. Японский офицер сшиб с двери доски, пропустил
вперед мужчину и женщину, вошёл сам и тотчас выбежал, словно
испугавшись чего, вспрыгнул в экипаж и укатил.
Гурей сразу пошёл знакомиться с новоселами. «Когда
оттуль?» – спросил. Мужчина набил трубку табаком, насупился:
«А ты когда... оттуда?» «Я с войны тута», – ответил Гурей.
«Может, повезло тебе, – мрачно произнёс мужчина. – А я разлом
России пережил!» – он заходил по грязному, пыльному полу,
злобно ругая большевиков. Сейчас старик решил спросить
Георгия о том, о чем раньше не осмеливался:
– Скажи, много погубил?
Георгий убрал с лица руки; в блеклых глазах забродила
ненависть. Он из кадушки зачерпнул пригоршнями холодной
воды, плеснул на волосатую грудь.
– Труднее было после, на чужбине. Священник, тоже
беглый, щипал нам души: дескать, если человек упал в грязь, не
остается ведь лежать в ней? Если таковой в разуме, если он не
пьян до бесчувственности, сразу встаёт и прежде всего
обчищается: вытирает руки, удаляет грязь с одежды, с шапки и
только затем не стыдится продолжить путь свой.
Георгий поднял веник с пола и, положив на скамейку,