Page 470 - И жили люди на краю

467
свербящей спину рубашки, задубевшей в спёкшейся крови, от
тишины, гнетуще-тяжело осевшей на ослепительно чистые снега,
– от всего этого и от сознания, что не только шея, но и жизнь
разрублена, Адама сковывало такое безразличие, что он часами
находился, как в забытьи.
При виде пролива, ровного, что поле, у Адама вспыхнула
тревога: если хрустнет под ними лёд – конец, никому не
выбраться. Однако не спеша, аккуратно пересекая трещины,
объезжая торосы, – издали они не были заметны, – Ерофей вывел
лошадей на сахалинский берег, и тут Степан прошептал:
– Парень-то... умер.
Ерофей отнёс его в лес и засыпал снегом. Дальше лошади
продвигались натужно-медленно, лишь чутьём угадывая дорогу,
переметённую плоскими сугробами. Адам за эти дни перемёрз
– тело противно знобило, а щёки и лоб наливались жаром. Новую
ночь провели опять у костра, а в предутрии к ним подлетел на
нартах гиляк. Оказалось, его стойбище приютилось совсем
рядом, за редколесьем.
– Смотрю – горит, – удивлённо сказал он. – А что горит? И
долго, однако. Всю ночь смотрел. И приехал. Здравствуйте.
В стойбище Ерофей встретил двух знакомых, угостил
самогоном и попросил, чтобы быстрее – на оленях или собаках
– доставили в город Степана и Адама. Гиляки искурили трубки,
думая, и согласились.
В Александровске Адама и Степана лечил японский врач,
затем они работали при больнице. Когда до Адама дошла весть:
красных из Николаевска изгнали, он вернулся домой.
Возвращение это обожгло его сердце жесточайшей болью: жену
и дочку убили казаки. Он, как сумасшедший, метался по улицам,
спрашивал знакомых и незнакомых, куда повели казаки женщину
со смуглой курносой девочкой. Никто не видел – не выходили за
порог и даже не смотрели в окна, но все знали: людей уводили к