Page 512 - И жили люди на краю

509
перед зеркалом; дежурство кончилось, и она прихорашивалась,
готовясь домой.
– Я прошу меня выписать.
Елена Степановна неторопливо повернулась; на молодом
привлекательном лице её отразилась растерянность, но тут же её
стёрло искусственное недоумение, при этом губы приоткрылись
в приятной улыбке.
– Чем это вызвано, Михаил Алексеевич. Вам разве не
нравится у нас? И улыбка, и голос, и взгляд – всё в ней было
ложным. Он постарался ответить вежливо:
– У вас прекрасно. Но меня нашёл фронтовой друг и хочет
чтоб я переехал к нему. Он тоже одинок. Вот и будем вместе
коротать последние дни.
Он обманывал. И понимал: врачу ясно, что он обманывает.
Но этот обман ей выгоден. Нужен. Она проговорила:
– Не знаю, право, разрешат ли? У нас, Михаил Алексеевич,
такое строгое начальство...
– Вам Петр Эдуардович поможет, – перебил Ромашов. – И
разрешат. Если надо какую писульку написать, я готов.
Петр Эдуардович – это тот, с которым она на рассвете
курила на подоконнике. Елена Степановна и Ромашов
встретились взглядами. Они ненавидели друг друга. Она его за
то, что он – труп, и ей противно с ним возиться. Он её – за то, что
она, молодая и равнодушная, освобождается от него легко, как от
завалявшегося в кармашке автобусного билета.
– Хорошо, – сказала Елена Степановна, – я постараюсь
выполнить вашу просьбу

И РУХНУЛ ПОД НОГОЮ ЛЕД

После жестокого трёхдневного шторма, который уложил