Page 674 - И жили люди на краю

671
рассказала о своём деде, который учился в Европе и там полюбил
девушку. Ох, как его мучила эта любовь! И заниматься стал хуже,
и написал домой, что не вернётся. Сам посол вызвал его к себе,
уж он знал, что говорить молодому заблудившемуся в чужой
стране человеку. И всё завершилось благополучно дед окончил
университет, приехал домой.
Но ни этот рассказ, ни разные советы и уговоры на Цуру
совсем не действовали. Она перестала даже уважительно
слушать старших. А однажды сказала, что они с Гиви уже муж и
жена и послали в Москву её, Цуру, письмо, в котором она
выразила желание стать подданной Советского Союза. С той
минуты многие японки просто не замечали Цуру, как будто она
превратилась для них в невидимку, и разговоры вели так, словно
Цуру среди них не присутствовала. Чаще всего судачили о том,
что началось выселение японцев с острова; русские называют это
репатриацией, но репатриация – возвращение на родину; одни
действительно вернутся, быть может, туда, где родились, а
другие ведь родились здесь. Только русские делают вид, что не
понимают этого, они уверены, что остров – их земля и, значит,
всех японцев выпроводят, хотя кое-кто старается остаться, пишет
в Москву письма, но на них не торопятся отвечать.
Цура молча, терпеливо слушала, порой усмехалась. Но
как-то, не выдержав подначек, сказала: «Да, и там есть плохие
чиновники. Гиви это знает и написал письмо самому Сталину.
Сталин тоже грузин». А вскоре русский начальник сообщил
Цуру, что она занесена в список репатриантов, за которыми через
неделю придёт из Японии американский пароход, так что надо ей
собираться, завтра получит расчёт. Цуру услышала это и
проехала спиною по стене – ноги подломились; сидела долго, как
обезумевшая, женщины пытались поднять её – не стояла, и
кажется, никого не видела: глаза обволокла мертвенно-холодная
слизь. После Цуру заметалась – искала Гиви; спрашивала