Page 713 - И жили люди на краю

710
ручейки, и лужа на глазах расширялась.
– Ну, привет, – толкнули Евграфова в плечо. – Какими
судьбами?
– Завербовался. На юге хочу пожить.
– Давай. Мне, например, нравится тут. Не жалею, что
перевели. Заглянем-ка вон в то заведение. Называй меня
Борисом.
Закусочная была маленькой, прокуренной; сели за столик у
стены, заказали у медлительно-сонной официантки по чашке
рассольника, по котлете с капустой и по двести граммов водки.
Широколицый, коротко остриженный, в просторной грубой
куртке и сильно полинялой тельняшке, будто отбеленной
морскою водой, он, Геннадий Куропаткин, казался бывшим
военным моряком, и теперь его можно было принять или за
матроса, или за рыбака; в какое-то мгновение Евграфов подумал:
«А не турнули ли любезного Геночку из органов?»
Куропаткин выпил полстакана водки и сказал:
– Ты мне нужен.
– То есть?
– То есть не трудно догадаться: я создаю здесь агентуру,
– Куропаткин допил водку, фыркнул с удовольствием и куснул
котлету. – Так куда ты завербовал себя?
– На рыбу. Хотя точно не знаю, куда пошлют. Вероятно, на
комбинат. А вот с жильём совсем никакой ясности. Я ведь один.
– Рыба – это хорошо, – перебил Куропаткин. – Рыба нужна
стране. Но стране нужен и порядок, такая обстановка, в которой
мы полностью нейтрализовали бы и пресекли действия наших…
ты сам понимаешь, – он откинулся на спинку шаткого,
скрипнувшего под ним стула, обшарил взглядом трёх мужиков,
сидящих за столиком у окна, уже пьяных. Невысокий, с
бессмысленно вылупленными глазами, рассказывал про жену,
удравшую от него со старшим лейтенантом. Куропаткин