Page 711 - И жили люди на краю

708
этими безродными. Пиши заявление, не упрямься! Всё равно их
не будет в моём доме. Не будет! – он вспотел и дышал ртом, как
опоённая лошадь.
И так – с недели на неделю. Когда потеплело солнце, и на
южной завалинке растаял снег – от неё потянуло лёгким парком и
запахло мокрыми досками – Евграфов достал деньги из тайника
и, собрав чемодан, сказал Надежде:
– Если они тебе дороже, живи с ними. А я уезжаю. Вот
билет на пароход…
К нему бросилась дочь.
– Папа! Папочка, не уезжай! – навзрыд горько заплакала
Света. Она уже несколько раз слышала, как отец с матерью
ругались. Вадим, похоже, умышленно затевал разговор о
близняшках в присутствии дочери, и та смотрела на девочек всё
насупленней и умишком своим уяснила, что они – чужие,
какого-то дяди, предателя, и из-за них в доме стало плохо, и мама
так много с ними возится, что с нею, Светой, редко играет и,
может, больше не любит. А теперь ещё папа уплывает на
пароходе. Далеко, на материк. И она, глотая слёзы, просила:
– Не надо, папа, не уезжай. Пускай они... Мама принесла их
и пускай уносит.
Надежда в совершенном отчаянии вскрикнула с
пронзительной надрывностью:
– Ну куда их? Куда? Это же дети!
Евграфов почувствовал: в жене что-то надломилось.
Ещё нажать, и её упрямство хрустнет, рассыплется – не было
такого, чтоб он не побеждал. Она сядет и напишет, что
отказывается от ромашовских детей. Вадим двумя руками взял
билет, как бумажку, которую собираются порвать.
– Всё от тебя зависит, – сказал он. – За тобою слово.
Надежда туманно взглянула на него измученными глазами
и сказала моляще: