Page 745 - И жили люди на краю

742
– Бог ты мой, чего же стоим-то, калякаем. Вам поесть надо,
отогреться.
Вроде недолго шли до его дома – в центре маленького
поселка, за магазином, у лесистой сопки, но за это время успело
стемнеть. Бросив рыбу в сенцах, дед распахнул дверь в избу:
– Пелагея, тут я пострадальцев привёл. С аэроплану упали.
Седая, с голубыми глазами, старушка взмахнула руками,
как испуганная птаха крыльями.
– Как жеть так?..
Надежда ещё раз рассказала, что с ними приключилось.
Старуха и охала, и ахала, и тарелку из рук выронила. Дед сам
поставил на стол чугунок с варёной картошкой и сковороду с
жареной навагой.
– Огурчиков подай. И груздей, – дед встряхнул бутылку.
– Извиняй, красавица, – поклонился Надежде, – это первач, не
дамский напиток. Мы уж с муженьком твоим, – усмехнулся
лукаво, – почасту не будем.
В избе было тепло. Надежда без передыху говорила со
старушкой, но всё чаще подавляла зевоту, прикрывая лицо
ладонями.
– Вот что, милая, – старушка то ли насытила своё
любопытство, то ли вконец разжалобилась. – Я вам на печке
постелю. И давай-ка ложись, отогревайся и отсыпайся.
Ромашов заметил, как у Надежды приоткрылся рот, но она,
поблагодарив хозяев, пошла из горницы.
Михаил и Арсентьич – хозяин так велел называть себя
– посидели ещё немного. Арсентьич сетовал, что и он, и жена его
– старые мухоморы, скоро совсем развалятся и не удастся
взглянуть на ту, послевоенную жизнь, которая будет лет через
десять-пятнадцать; беседу он закончил неожиданно, с хитринкой
в глазах.
– Иди. Печка тёплая, но жёнушку всё одно надобно согреть.