Page 749 - И жили люди на краю

746
всё равно заметят. Вон две старушки на скамейке судачат, на
соседнем дворе мужик сбрасывает с сарая снег. Ромашов
надеялся: она выйдет зачем-нибудь, а уж он улучит момент,
чтобы подойти к ней. И как он обрадовался, когда неожиданно
увидел её в городе. Но Надежда побежала от него и исчезла в
магазине, будто сквозь стены пролетела. «Налгала, – подумал
тогда Ромашов. – В глаза боится глянуть. Что ж, теперь моя
очередь лгать, чтоб защититься».
Его персональное дело шло трудно; почти все, кто работал с
Ромашовым второй год, знал его семью, считали писанину
Евграфова «гнусной клеветой», главбух, молчаливый сухой
человек, выразился ещё резче, назвав жалобщиков «психически
ненормальными людьми». Евграфов тем временем принёс в
горком дополнительный документ – новое признание своей
жены. Через час туда вызвали секретаря партбюро
лесозаготовителей.
– Ты что возишься? – проговорил инструктор. – У вас план
по вывозке древесины под срывом, а вы... Вот неотразимый факт,
– кинул он на стол листки из школьной тетрадки. – Потолкуйте с
дедом и – кончай!
Ромашову секретарь партбюро сказал, что в горкоме
раздражены, его, Михаила, положение безнадежно, лучше, если
что было, признаться и понести суровое, но справедливое
наказание. Затем секретарь, скрипя протезом, ходил по кабинету,
роняя пепел папиросы на старую красную дорожку и сетовал, что
он калека, не может работать по специальности, а эта должность
– не для него.
Сообщение проверяющих, которое Михаил ожидал с
обречённостью приговорённого к казни, вдруг до того
ошеломило, что слушал его, как ребёнок, которому рассказывают
невероятно интересную сказку. Слушал и с изумлением твердил
про себя: «Ай да Арсентьич! Ну и дед!» Из его объяснений