Page 789 - И жили люди на краю

786
– Жену предупреди, мол, поедешь в командировку.
Он свернул на тропу, извилисто уползающую в город,
обернулся.
– Ромашова-то хоть вспоминаешь, а?
Спросил и ушёл. Лицо Евграфова исказила злоба.
Стремительно и нервно кинулся он к дому. Влетел, красный,
распаренный: увидел ромашовскую девчонку у печки, хотел
схватить за руку и швырнуть с крыльца. Но только скрипнул
зубами, стянул сапоги, бросил в угол.
– Жрать хочу! – сказал жене.
Надежда едва заметно повела плечами, словно озябнув:
Вадим опять не в духе, что-то случилось. Подала на стол.
Вадим налил стакан водки, выпил, как воду, съел две ложки
супа и снова хмуро набулькал полный стакан; и его выдул, как
воду. Сверкнул потемневшими глазами.
– Чего со мной не ешь?
– Так ждала, ждала. Детей накормила и...
– Детей, – поморщился в брезгливости Вадим. – У нас один
ребёнок. Родной! – заорал, уставясь на жену раскалённым от
гнева взглядом. – Когда?!..
– Что «когда»?
– Не понимаешь, да? Смотри-ка, непонятливой стала,
– расходился Вадим, и вот на скулы наплыли багровые пятна, и
он понёс околесицу: куда хочешь, разлюбезная жёнушка, но этих
мокрощелок определяй, его, «рогоносца с приданым», уже все
засмеяли и не могут понять, как терпит такую позорную жизнь.
Надежда сидела у печки, сжав губы, и застывшими глазами
смотрела в чёрное окно, которое забыла закрыть занавесками.
Сейчас она проклинала себя за то, что сорвалась с места. Жила
бы себе там, где самый родной, понимающий её человек – мама,
где – старые знакомые, и каждая улочка, любая тропинка в лес до
сладкой радости приятна. А здесь – одинока, и всё не нравится,