Page 98 - И жили люди на краю
P. 98
95
Пётр взял свою винтовку, вторую подал Игнату, и они
молча направились по берегу.
Над заливом раскатывались отзвуки далёких разрывов.
Трудно было определить: то ли на суше рвутся снаряды, то ли в
море.
– Наши лупят, пожалуй, – сказал Игнат.
– Не-а, ихние корабли перед десантом путь рыхлят.
Их нагнал мужичок; за мужичком покорно плелись три
лошади.
– Ну, матросы... чево теперя? Давайте уж доедем, куды вам
положено, – предложил он. – Но воевать я не могу. Шибко боюся,
ребята.
Мужичок вывел их на узкую, затравенелую дорогу – лишь
кое-где желтела сухими плешинами колея, и на ней проступал
бледный отпечаток тележного колеса. Ехать по такой дороге
было удобно. Слева широченным полукружьем стояла густая
тайга; в глубине её уже темнело.
Фамилия у мужичка была Патрихаев, звали его Евсей. Нет,
он не уголовник-каторжник, что, отзвонив свое кандалами,
отпущен на вольное поселение. И родители его не из ссыльных.
По своей охоте они согласились переселиться на остров; сразу-то
им тут очень понравилось: земли – вдосталь, травы – косить не
перекосить, леса – из лучших деревьев избу строй. И отец так
построил избу, чтобы видеть море. Он думал: будет и с хлебом, и
с картошкой, и с молоком, и с рыбой. Да не получилось, чтоб –
всё. Рыба, верно, не переводилась и свежая, и солёная, и вяленая.
Икру засаливали в плёнке, потом подвяливали на сушилах и
укладывали в ящики, придавливали гнётом. Твердела она, как
жмых. Рубили на куски и грызли. Но больше всего Евсей любил,
когда мать пекла икрянники – пышки с икрой. Еще
приноровились к мясу морских зверей. Картошку и молоко тоже
имели. А вот хлеб?.. Хлеб не уродился и в одно лето, и в другое, и