Page 99 - И жили люди на краю

96
в пятое. Пшеницу губил то промозглый дождь, то едкий туман. За
сопками, в распадке, рожь-ярица давала колос, а на берегу – лишь
стебель. Даже овёс с ячменём не созревали. И обуяла отца дума:
новое место найти или вовсе на материк вернуться. И тут как раз
ещё переселенцы появились, и нашёлся тоболец, купил избу...
Где-то далеко опять ухнуло. Моряки молча закурили.
Мужичок поёжился, перекрестился и, кажется, боясь, что не
успеет самого главного сказать, заговорил быстро:
– Приехали мы на речку Такоэ, новую избу поставили.
Было тама всё так же, но кое в чём получше. Хлеб из своей муки
выпекали. А молока!.. Хоть в речку сливай. Масло не
переводилось. А соседи роптали: и земля не та, и погода не гожа.
И ежели мы с отцом – у меня и младший брат был, – и вот ежели
мы с утра до темна работали, то они брагу да самогон тянули и
кляли остров и всякое начальство погаными словами. И ежели
мы вновь работали – икру красную готовили да балык коптили,
другие мужики, а заодно и бабы, как прежде пили и новую брагу
ставили.
Евсей Патрихаев ехал впереди, и потому лошадь его первой
зацокала подковами по грунтовой дороге. Изогнутая в низине,
она спрямилась к невысокому обрыву; дорога эта тянулась из
Владимировки в Корсаковск.
– А тридцать лет назад... – мужичок посмотрел на моряков.
– Вас-то и на свете не было. Умом же этакое наводнение и не
представить. Думали: новый потоп! Да-а! Семь дён лило без
передыху. И речка выкатилась из берегов и ринулась затоплять
поля. Вот и ботва картофельная под водою скрылась, вот и
зашаталась копна, что намедни сметали, вот и поплыла,
разваливаясь, – жутко видеть. А исчо жутче, ежели вода в избу
катит, подполье захлебывается, как живое. А из дому, где Потап с
Евдокией жили – упились они, пока шёл дождь, – вот из ихнего
дома выплыли подушки, покружили по двору, дом-то ниже