Page 308 - Возле моря

уходи». И я стою. Не тайга же. Людей много. Между ними за-
блудиться можно, – хихикнул Карикумбе.
Тот мужик неподалёку прислонился к столбу с фонарём,
закурил.
Карикумбе погладил пепельно-седую бороду.
– Скучно стало. Зимою лежал и лежал. К верхним людям
уходил. Вернулся для чего-то, не помню. И скучно.
Мужик тот, кося глазами на туземца, прошёл мимо.
Карикумбе и Ульян Сысоевич ещё немного поговорили и
распрощались. Оба понимали, что навсегда.
В своей каморке Ульян Сысоевич вынул из кармана сло-
женный вчетверо лист бумаги и бросил на стол. Придётся писать
дальше. Этот дьявол с обожженной щекой от Кирилла таки.
Долго не мог отыскать огрызок химического карандаша, а
найдя за ножкой кровати, с полчаса маялся, составляя всего одну
строчку.
На бумаге – строчка, а в жизни – годы.

* * *

Как-то было: Ульян сидел на берегу в грустной тиши ве-
чера. Шёпотно шуршали по песку волнишки.
Залив ему казался сытым властелином, охмелевшим от
покоя, засыпающим, и луна, точно не осмелясь притрагиваться к
его лику, закатилась в тучу. Загустела темнота и над водою, и над
берегом, и только под стеной амбара что-то маленькое блескуче
искрилось, как будто ночное светило впопыхах забыло там свой
крохотный лучик. Так и Отохимэ уплыла, скрылась за морскою
далью, а глянет Ульян на сопку или зайдёт в лес – и чудится: то не
ветер встряхивает жёлто-багровые листья, а мелькает рукав её
кимоно.
Как угадать наперёд, какими петлями закрутится и какими
узлами завяжется твоя жизнь? В ту пору Ульян ничего не знал.
Ничего. Лишь понимал: сколько верёвку ни вить, а концу быть.
Но кого и как больно хлестнёт тот конец? Осознавая это, он
чувствовал: ни на следующее лето, ни после не сможет – нет в

306