Page 47 - Дворянское гнездо

Лаврецкий ничего не отвечал, а Лиза вдруг покраснела еще пуще прежнего.
– Да, да, вы угадали, – подхватил внезапно Лаврецкий, – в течение этих двух недель я
узнал, что значит чистая женская душа, и мое прошедшее еще больше от меня отодвинулось.
Лиза смутилась и тихонько пошла в цветник к Леночке и Шурочке.
– А я доволен тем, что показал вам этот журнал, – говорил Лаврецкий, идя за нею
следом, – я уже привык ничего не скрывать от вас и надеюсь, что и вы отплатите мне таким
же доверием.
– Вы думаете? – промолвила Лиза и остановилась. – В таком случае я бы должна
была… Да нет! Это невозможно.
– Что такое? Говорите, говорите.
– Право, мне кажется, я не должна… А впрочем, – прибавила Лиза и с улыбкой
оборотилась к Лаврецкому, – что за откровенность вполовину? Знаете ли? я получила
сегодня письмо.
– От Паншина?
– Да, от него… Почему вы знаете?
– Он просит вашей руки?
– Да, – произнесла Лиза и прямо и серьезно посмотрела Лаврецкому в глаза.
Лаврецкий, в свою очередь, серьезно посмотрел на Лизу.
– Ну, и что же вы ему отвечали? – проговорил он наконец.
– Я не знаю, что отвечать, – возразила Лиза и опустила сложенные руки.
– Как? Ведь вы его любите?
– Да, он мне нравится; он, кажется, хороший человек.
– Вы то же самое и в тех же самых выражениях сказали мне четвертого дня. Я желаю
знать, любите ли вы его тем сильным, страстным чувством, которое мы привыкли называть
любовью?
– Как вы понимаете, – нет.
– Вы в него не влюблены?
– Нет. Да разве это нужно?
– Как?
– Маменьке он нравится, – продолжала Лиза, – он добрый; я ничего против него не
имею.
– Однако вы колеблетесь?
– Да… и, может быть, – вы, ваши слова тому причиной. Помните, что вы третьего дня
говорили? Но это слабость…
– О дитя мое! – воскликнул вдруг Лаврецкий, и голос его задрожал, – не мудрствуйте
лукаво, не называйте слабостью крик вашего сердца, которое не хочет отдаться без любви.
Не берите на себя такой страшной ответственности перед тем человеком, которого вы не
любите и которому хотите принадлежать…
– Я слушаюсь, я ничего не беру на себя, – произнесла было Лиза…
– Слушайтесь вашего сердца; оно одно вам скажет правду, – перебил ее Лаврецкий… –
Опыт, рассудок – все это прах и суета! Не отнимайте у себя лучшего, единственного счастья
на земле.
– Вы ли это говорите, Федор Иваныч? Вы сами женились по любви – и были ли вы
счастливы? Лаврецкий всплеснул руками.
– Ах, не говорите обо мне! Вы и понять не можете всего того, что молодой,
неискушенный, безобразно воспитанный мальчик может принять за любовь!.. Да и, наконец,
к чему клеветать на себя? Я сейчас вам говорил, что я не знал счастья… нет! я был счастлив!
– Мне кажется, Федор Иваныч, – произнесла, понизив голос, Лиза (когда она не
соглашалась с своим собеседником, она всегда понижала голос; притом она чувствовала
большое волнение), – счастье на земле зависит не от нас…
– От нас, от нас, поверьте мне (он схватил ее за обе руки; Лиза побледнела и почти с
испугом, но внимательно глядела на него), лишь бы мы не портили сами своей жизни. Для