Page 49 - Дворянское гнездо

– А! Федя! Милости просим, – промолвила она, – садись, мой батюшка. А мы сейчас
доиграем. Хочешь варенья? Шурочка, достань ему банку с клубникой. Не хочешь? Ну, так
сиди так; а курить – не кури: не могу я табачища вашего терпеть, да и Матрос от него чихает.
Лаврецкий поспешил объявить, что вовсе не желает курить.
– Был ты внизу? – продолжала старушка, – кого там видел? Паншин все там торчит? А
Лизу видел? Нет? Она сюда хотела прийти… Да вот и она; легка на помине. Лиза вошла в
комнату и, увидев Лаврецкого, покраснела.
– Я к вам на минутку, Марфа Тимофеевна, – начала было она…
– Зачем на минутку? – возразила старушка. – Что это вы все, молодые девки, за
непоседы за такие? Ты видишь, у меня гость: покалякай с ним, займи его.
Лиза присела на край стула, подняла глаза на Лаврецкого – и почувствовала, что ей
нельзя было не дать ему знать, чем кончилось ее свидание с Паншиным. Но как это сделать?
Ей и стыдно было и неловко. Давно ли она познакомилась с ним, с этим человеком, который
и в церковь редко ходит и так равнодушно переносит кончину жены, – и вот уже она
сообщает ему свои тайны… Правда, он принимает в ней участие; она сама верит ему и
чувствует к нему влеченье; но все-таки ей стыдно стало, точно чужой вошел в ее
девическую, чистую комнату. Марфа Тимофеевна пришла ей на помощь.
– Ведь если ты его занимать не будешь, – заговорила она, – кто ж его, бедненького,
займет? Я для него слишком стара, он для меня слишком умен, а для Настасьи Карповны он
слишком стар: ей все молоденьких подавай.
– Чем же я могу запять Федора Иваныча? – промолвила Лиза. – Если он хочет, я лучше
ему что-нибудь на фортепьяно сыграю, – прибавила она нерешительно.
– И прекрасно; ты у меня умница, – возразила Марфа Тимофеевна. – Ступайте, мои
милые, вниз; когда кончите, приходите; а я вот в дурах осталась, мне обидно, я отыграться
хочу.
Лиза встала. Лаврецкий пошел за ней. Спускаясь с лестницы, Лиза остановилась.
– Правду говорят, – начала она, – что сердце людское исполнено противоречий. Ваш
пример должен был испугать меня, сделать меня недоверчивой к бракам по любви, а я…
– Вы отказали ему? – перебил Лаврецкий.
Нет; но и не согласилась. Я ему все сказала: все, что я чувствовала, и попросила его
подождать. Довольны вы? – прибавила она с быстрой улыбкой и, слегка трогая перила
рукою, сбежала с лестницы.
– Что мне сыграть вам? – спросила она, поднимая крышку фортепьяно.
– Что хотите, – отвечал Лаврецкий и сел так, что мог смотреть на нее.
Лиза начала играть и долго не отводила глаз от своих пальцев. Она взглянула, наконец,
на Лаврецкого, и остановилась: так чудно и странно показалось ей его лицо.
– Что с вами? – спросила она.
– Ничего, – возразил он, – мне очень хорошо; я рад за вас, я рад вас видеть;
продолжайте.
– Мне кажется, – говорила Лиза несколько мгновений спустя, – если бы он точно меня
любил, он бы не написал этого письма; он должен был бы чувствовать, что я не могу
отвечать ему теперь.
– Это не важно, – промолвил Лаврецкий, – важно то, что вы его не любите.
– Перестаньте, что это за разговор! Мне все мерещится ваша покойная жена, и вы мне
страшны.
– Не правда ли, Вольдемар, как мило играет моя Лизет? – говорила в то же время Марья
Дмитриевна Паншину.
– Да, – отвечал Паншин, – очень мило.
Марья Дмитриевна с нежностью посмотрела на молодого своего партнера; но тот
принял еще более важный и озабоченный вид и объявил четырнадцать королей.

XXXI