Page 16 - Дуэль

— О, да, моя милая! Я сама едва не задохнулась. Верите ли, я вчера купалась три
раза… представьте, милая, три раза! Даже Никодим Александрыч беспокоился.
«Ну можно ли быть такими некрасивыми?» — подумала Надежда Федоровна, поглядев
на Ольгу и на чиновницу; она взглянула на Катю и подумала: «Девочка недурно
сложена». — Ваш Никодим Александрыч очень, очень мил! — сказала она. — Я в него
просто влюблена.
— Ха-ха-ха! — принужденно засмеялась Марья Константиновна. — Это
очаровательно!
Освободившись от одёжи, Надежда Федоровна почувствовала желание лететь. И ей
казалось, что если бы она взмахнула руками, то непременно бы улетела вверх. Раздевшись,
она заметила, что Ольга брезгливо смотрит на ее белое тело. Ольга, молодая солдатка, жила с
законным мужем и потому считала себя лучше и выше ее. Надежда Федоровна чувствовала
также, что Марья Константиновна и Катя не уважают и боятся ее. Это было неприятно и,
чтобы поднять себя в их мнении, она сказала:
— У нас в Петербурге дачная жизнь теперь в разгаре. У меня и у мужа столько
знакомых! Надо бы съездить повидаться.
— Ваш муж, кажется, инженер? — робко спросила Марья Константиновна.
— Я говорю о Лаевском. У него очень много знакомых. Но, к сожалению, его мать,
гордая аристократка, недалекая…
Надежда Федоровна не договорила и бросилась в воду; за нею полезли Марья
Константиновна и Катя.
— У нас в свете очень много предрассудков, — продолжала Надежда Федоровна, — и
живется не так легко, как кажется.
Марья Константиновна, служившая гувернанткою в аристократических семействах и
знавшая толк в свете, сказала:
— О да! Верите ли, милая, у Гаратынских и к завтраку и к обеду требовался
непременно туалет, так что я, точно актриса, кроме жалованья, получала еще и на гардероб.
Она стала между Надеждой Федоровной и Катей, как бы загораживая свою дочь от той
воды, которая омывала Надежду Федоровну. В открытую дверь, выходившую наружу в
море, было видно, как кто-то плыл в ста шагах от купальни.
— Мама, это наш Костя! — сказала Катя.
— Ах, ах! — закудахтала Марья Константиновна в испуге. — Ах! Костя, — закричала
она, — вернись! Костя, вернись!
Костя, мальчик лет 14, чтобы похвастать своею храбростью перед матерью и сестрой,
нырнул и поплыл дальше, но утомился и поспешил назад, и по его серьезному,
напряженному лицу видно было, что он не верил в свои силы.
— Беда с этими мальчиками, милая! — сказала Марья Константиновна,
успокаиваясь. — Того и гляди, свернет себе шею. Ах, милая, как приятно и в то же время как
тяжело быть матерью! Всего боишься.
Надежда Федоровна надела свою соломенную шляпу и бросилась наружу в море. Она
отплыла сажени на четыре и легла на спицу. Ей были видны море до горизонта, пароходы,
люди на берегу, город, и всё это вместе со зноем и прозрачными нежными волнами
раздражало ее и шептало ей, что надо жить, жить… Мимо нее быстро, энергически
разрезывая волны и воздух, пронеслась парусная лодка; мужчина, сидевший у руля, глядел
на нее, и ей приятно было, что на нее глядят…
Выкупавшись, дамы оделись и пошли вместе.
— У меня через день бывает лихорадка, а между тем я не худею, — говорила Надежда
Федоровна, облизывая свои соленые от купанья губы и отвечая улыбкой на поклоны
знакомых. — Я всегда была полной и теперь, кажется, еще больше пополнела.
Это, милая, от расположения. Если кто не расположен к полноте, как я, например, то
никакая пища не поможет. Однако, милая, вы измочили свою шляпу.
— Ничего, высохнет.