Page 17 - Дуэль

Надежда Федоровна опять увидела людей в белом, которые ходили по набережной и
разговаривали по-французски; и почему-то опять в груди у нее заволновалась радость и
смутно припомнилась ей какая-то большая зала, в которой она когда-то танцевала или
которая, быть может, когда-то снилась ей. И что-то в самой глубине души смутно и глухо
шептало ей, что она мелкая, пошлая, дрянная, ничтожная женщина…
Марья Константиновна остановилась около своих ворот и пригласила ее зайти
посидеть.
— Зайдите, моя дорогая! — сказала она умоляющим голосом и в то же время поглядела
на Надежду Федоровну с тоской и с надеждой: авось откажется и не зайдет!
— С удовольствием, — согласилась Надежда Федоровна. — Вы знаете, как я люблю
бывать у вас!
И она вошла в дом. Марья Константиновна усадила ее, дала кофе, накормила сдобными
булками, потом показала ей фотографии своих бывших воспитанниц — барышень
Гаратынских, которые уже повыходили замуж, показала также экзаменационные отметки
Кати и Кости; отметки были очень хорошие, но чтобы они показались еще лучше, она со
вздохом пожаловалась на то, как трудно теперь учиться в гимназии… Она ухаживала за
гостьей и, в то же время, жалела ее и страдала от мысли, что Надежда Федоровна своим
присутствием может дурно повлиять на нравственность Кости и Кати, и радовалась, что ее
Никодима Александрыча не было дома. Так как, по ее мнению, все мужчины любят «таких»,
то Надежда Федоровна могла дурно повлиять и на Никодима Александрыча.
Разговаривая с гостьей, Марья Константиновна всё время помнила, что сегодня
вечером будет пикник и что фон Корен убедительно просил не говорить об этом макакам, то
есть Лаевскому и Надежде Федоровне, но она нечаянно проговорилась, вся вспыхнула и
сказала в смущении:
— Надеюсь, и вы будете!

VI

Условились ехать за семь верст от города по дороге к югу, остановиться около духана,
при слиянии двух речек — Черной и Желтой, и варить там уху. Выехали в начале шестого
часа. Впереди всех, в шарабане, ехали Самойленко и Лаевский, за ними в коляске,
заложенной в тройку, Марья Константиновна, Надежда Федоровна, Катя и Костя; при них
была корзина с провизией и посуда. В следующем экипаже ехали пристав Кирилин и
молодой Ачмианов, сын того самого купца Ачмианова, которому Надежда Федоровна была
должна триста рублей, и против них на скамеечке, скорчившись и поджав ноги, сидел
Никодим Александрыч, маленький, аккуратненький, с зачесанными височками. Позади всех
ехали фон Корен и дьякон; у дьякона в ногах стояла корзина с рыбой.
— Пррава! — кричал во все горло Самойленко, когда попадалась навстречу арба или
абхазец верхом на осле.
— Через два года, когда у меня будут готовы средства и люди, я отправлюсь в
экспедицию, — рассказывал фон Корен дьякону. — Я пройду берегом от Владивостока до
Берингова пролива и потом от пролива до устья Енисея. Мы начертим карту, изучим фауну и
флору и обстоятельно займемся геологией, антропологическими и этнографическими
исследованиями. От вас зависит поехать со мною или нет.
— Это невозможно, — сказал дьякон.
— Почему?
— Я человек зависимый, семейный.
— Дьяконица вас отпустит. Мы ее обеспечим. Еще лучше, если бы вы убедили ее, для
общей пользы, постричься в монахини; это дало бы вам возможность самому постричься и
поехать в экспедицию иеромонахом. Я могу вам устроить это.
Дьякон молчал.
— Вы свою богословскую часть хорошо знаете? — спросил зоолог.