Page 42 - Дуэль
P. 42

отправились к фон Корену, чтобы поговорить насчет дуэли.
                     Около своей квартиры Лаевский встретил  Ачмианова. Молодой человек запыхался и
               был возбужден.
                     — А я вас ищу, Иван Андреич! — сказал он. — Прошу вас, пойдемте скорее…
                     — Куда?
                     — Вас  желает  видеть  один  не  знакомый  вам  господин,  который  имеет  до  вас  очень
               важное дело. Он убедительно просит вас прийти на минутку. Ему нужно о чем-то поговорить
               с вами… Для него это всё равно, как жизнь и смерть…
                     Волнуясь,  Ачмианов  проговорил  это  с  сильным  армянским  акцентом,  так  что  у  него
               вышло не «жизнь», а «жизень».
                     — Кто он такой? — спросил Лаевский.
                     — Он просил не говорить его имени.
                     — Скажите ему, что я занят. Завтра если угодно…
                     — Как можно! — испугался Ачмианов. — Он хочет сказать вам такое очень важное для
               вас… очень важное! Если не пойдете, то случится несчастье.
                     — Странно… — пробормотал Лаевский, не понимая, почему Ачмианов так возбужден
               и  какие  это  тайны  могут  быть  в  скучном,  никому  не  нужном  городишке. —  Странно, —
               повторил он в раздумье. — Впрочем, пойдемте. Всё равно.
                     Ачмианов быстро пошел вперед, а он за ним. Прошли по улице, потом переулком.
                     — Как это скучно, — сказал Лаевский.
                     — Сейчас, сейчас… Близко.
                     Около  старого  вала  они  прошли  узким  переулком  между  двумя  огороженными
               пустырями, затем вошли в какой-то большой двор и направились к небольшому домику…
                     — Это дом Мюридова, что ли? — спросил Лаевский.
                     — Да.
                     — Но зачем мы идем задворками, не понимаю? Могли бы и улицей. Там ближе…
                     — Ничего, ничего…
                     Лаевскому  показалось  также  странным,  что  Ачмианов  повел  его  к  черному  ходу  и
               замахал ему рукой, как бы приглашая его идти потише и молчать.
                     — Сюда,  сюда…  —  сказал  Ачмианов,  осторожно  отворяя  дверь  и  входя  в  сени  на
               цыпочках. — Тише, тише, прошу вас… Могут услышать.
                     Он прислушался, тяжело перевел дух и сказал шёпотом:
                     — Отворите вот эту дверь и войдите… Не бойтесь.
                     Лаевский,  недоумевая,  отворил  дверь  и  вошел  в  комнату  с  низким  потолком  и
               занавешенными окнами. На столе стояла свеча.
                     — Кого нужно? — спросил кто-то в соседней комнате. — Ты, Мюридка?
                     Лаевский  повернул  в  эту  комнату  и  увидел  Кирилина,  а  рядом  с  ним  Надежду
               Федоровну.
                     Он не слышал, что ему сказали, попятился назад и не заметил, как очутился на улице.
               Ненависть  к  фон  Корену  и  беспокойство  —  всё  исчезло  из  души.  Идя  домой,  он  неловко
               размахивал правой рукой и внимательно смотрел себе под ноги, стараясь идти по гладкому.
               Дома, в кабинете, он, потирая руки и угловато поводя плечами и шеей, как будто ему было
               тесно в пиджаке и сорочке, прошелся из угла в угол, потом зажег свечу и сел за стол…

                                                             XVI

                     — Гуманитарные  науки,  о  которых  вы  говорите,  тогда  только  будут  удовлетворять
               человеческую мысль, когда в движении своем они встретятся с точными науками и пойдут с
               ними рядом. Встретятся ли они под микроскопом, или в монологах нового Гамлета, или в
               новой религии, я не знаю, но думаю, что земля покроется ледяной корой раньше, чем это
               случится. Самое стойкое и живучее из всех гуманитарных знаний — это, конечно, учение
               Христа, но посмотрите, как даже оно различно понимается! Одни учат, чтобы мы любили
   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47