Page 135 - Идиот

- Вы забыли, maman, ей богу носил, в Твери, - вдруг подтвердила Аглая. - Мы тогда
жили в Твери. Мне тогда лет шесть было, я помню. Он мне стрелку и лук сделал, и стрелять
научил, и я одного голубя убила. Помните, мы с вами голубя вместе убили?
- А мне тогда каску из картона принес и шпагу деревянную, и я помню! - вскричала
Аделаида.
- И я это помню, - подтвердила Александра. - Вы еще тогда за раненого голубя
перессорились, и вас по углам расставили; Аделаида так и стояла в каске и со шпагой.
Генерал, обќявивший Аглае, что он ее на руках носил, сказал это так, чтобы только
начать разговор, и единственно потому, что он почти всегда так начинал разговор со всеми
молодыми людьми, если находил нужным с ними познакомиться, Но на этот раз случилось,
как нарочно, что он сказал правду и, как нарочно, правду эту он и сам забыл. Так что, когда
Аглая вдруг подтвердила теперь, что она с ним вдвоем застрелила голубя, память его разом
осветилась, и он вспомнил обо всем об этом сам до последней подробности, как нередко
вспоминается в летах преклонных что-нибудь из далекого прошлого. Трудно передать, что в
этом воспоминании так сильно могло подействовать на бедного и, по обыкновению,
несколько хмельного генерала; но он был вдруг необыкновенно растроган.
- Помню, все помню! - вскричал он. - Я был тогда штабс-капитаном. Вы - такая крошка,
хорошенькая. Нина Александровна… Ганя… Я был у вас… принят. Иван Федорович…
- И вот, видишь, до чего ты теперь дошел! - подхватила генеральша. - Значит, все-таки
не пропил своих благородных чувств, когда так подействовало! А жену измучил. Чем бы
детей руководить, а ты в долговом сидишь. Ступай, батюшка, отсюда, зайди куда-нибудь,
встань за дверь в уголок и поплачь, вспомни свою прежнюю невинность, авось бог простит.
Поди-ка, поди, я тебе серьезно говорю. Ничего нет лучше для исправления, как прежнее с
раскаянием вспомнить. Но повторять о том, что говорят серьезно, было нечего: генерал, как
и все постоянно хмельные люди, был очень чувствителен, и как все слишком упавшие
хмельные люди, не легко переносил воспоминания из счастливого прошлого. Он встал и
смиренно направился к дверям, так что Лизавете Прокофьевне сейчас же и жалко стало его.
- Ардалион Александрыч, батюшка! - крикнула она ему вслед, - остановись на минутку;
все мы грешны; когда будешь чувствовать, что совесть тебя меньше укоряет, приходи ко
мне, посидим, поболтаем о прошлом-то. Я ведь еще, может, сама тебя в пятьдесят раз
грешнее; ну, а теперь прощай, ступай, нечего тебе тут… - испугалась она вдруг, что он
воротится.
- Вы бы пока не ходили за ним, - остановил князь Колю, который побежал-было вслед
за отцом. - А то через минуту он подосадует, и вся минута испортится.
- Это правда, не тронь его; через полчаса поди, - решила Лизавета Прокофьевна.
- Вот что значит хоть раз в жизни правду сказать, до слез подействовало! - осмелился
вклеить Лебедев.
- Ну уж и ты-то, батюшка, должно быть, хорош, коли правда то, что я слышала, -
осадила его сейчас же Лизавета Прокофьевна.
Взаимное положение всех гостей, собравшихся у князя, мало-по-малу определилось.
Князь, разумеется, в состоянии был оценить и оценил всю степень участия к нему
генеральши и ее дочерей и, конечно, сообщил им искренно, что и сам он сегодня же, еще до
посещения их, намерен был непременно явиться к ним, несмотря ни на болезнь свою, ни на
поздний час. Лизавета Прокофьевна, поглядывая на гостей его, ответила, что это и сейчас
можно исполнить. Птицын, человек вежливый и чрезвычайно уживчивый, очень скоро встал
и отретировался во флигель к Лебедеву, весьма желая увести с собой и самого Лебедева. Тот
обещал придти скоро; тем временем Варя разговорилась с девицами и осталась. Она и Ганя
были весьма рады отбытию генерала; сам Ганя тоже скоро отправился вслед за Птицыным. В
те же несколько минут, которые он пробыл на террасе при Епанчиных, он держал себя
скромно, с достоинством, и нисколько не потерялся от решительных взглядов Лизаветы
Прокофьевны, два раза оглядевшей его с головы до ног. Действительно, можно было
подумать знавшим его прежде, что он очень изменился. Это очень понравилось Аглае.