Page 139 - Идиот

С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел, Он до гроба ни с одною Молвить
слова не хотел.
Он себе на шею четки Вместо шарфа навязал, И с лица стальной решетки Ни пред кем
не подымал, Полон чистою любовью, Верен сладостной мечте, А. М. D. своею кровью
Начертал он на щите.
И в пустынях Палестины, Между тем как по скалам Мчались в битву паладины,
Именуя громко дам, Lumen coeli, sancta Rosa!
Восклицал он дик и рьян, И как гром его угроза Поражала мусульман…
Возвратясь в свой замок дальный, Жил он, строго заключен, все безмолвный, все
печальный, Как безумец умер он.
Припоминая потом всю эту минуту, князь долго в чрезвычайном смущении мучился
одним неразрешимым для него вопросом: как можно было соединить такое истинное,
прекрасное чувство с такою явною и злобною насмешкой? Что была насмешка, в том он не
сомневался; он ясно это понял и имел на то причины: во время чтения Аглая позволила себе
переменить буквы А. Н. Д. в буквы Н. Ф. Б. Что тут была не ошибка и не ослышка с его
стороны, - в том он сомневаться не мог (впоследствии это было доказано). Во всяком случае
выходка Аглаи, - конечно, шутка, хоть слишком резкая и легкомысленная, - была
преднамеренная. О "рыцаре бедном" все говорили (и "смеялись") еще месяц назад. А между
тем, как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не только
без всякого вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на
эти буквы чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив, с такою неизменною
серьезностью, с такою невинною и наивною простотой, что можно было подумать, что эти
самые буквы и были в балладе, и что так было в книге напечатано. Что-то тяжелое и
неприятное как бы уязвило князя. Лизавета Прокофьевна, конечно, не поняла и не заметила
ни подмены букв, ни намека. Генерал Иван Федорович понял только, что декламировали
стихи. Из остальных слушателей очень многие поняли и удивились и смелости выходки, и
намерению, но смолчали и старались не показывать виду. Но Евгений Павлович (князь даже
об заклад готов был побиться) не только понял, но даже старался и вид показать, что понял:
он слишком насмешливо улыбнулся.
- Экая прелесть какая! - воскликнула генеральша в истинном упоении, только что
кончилось чтение: - чьи стихи?
- Пушкина, maman, не стыдите нас, это совестно! - воскликнула Аделаида.
- Да с вами и не такой еще дурой сделаешься! - горько отозвалась Лизавета
Прокофьевна: - Срам! Сейчас, как придем, подайте мне эти стихи Пушкина!
- Да у нас, кажется, совсем нет Пушкина.
- С незапамятных времен, - прибавила Александра, - два какие-то растрепанные тома
валяются.
- Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, - лучше
Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но - если ты искренно
прочла, - прибавила она почти шепотом, - то я о тебе жалею; если ты в насмешку ему прочла,
то я твои чувства не одобряю, так что во всяком случае лучше бы было и совсем не читать..
Понимаешь? Ступай, сударыня, я еще с тобой поговорю, а мы тут засиделись.
Между тем князь здоровался с генералом Иваном Федорович чем, а генерал
представлял ему Евгения Павловича Радомского.
- На дороге захватил, он только что с поездом; узнал, что я сюда, и все наши тут…
- Узнал, что и вы тут, - перебил Евгений Павлович, - и так как давно уж и непременно
предположил себе искать не только вашего знакомства, но и вашей дружбы, то и не хотел
терять времени. Вы нездоровы? Я сейчас только узнал…
- Совсем здоров и очень рад вас узнать, много слышал и даже говорил о вас с князем
Щ., - ответил Лев Николаевич, подавая руку.
Взаимные вежливости были произнесены, оба пожали друг другу руку и пристально
заглянули друг другу в глаза. В один миг разговор сделался общим. Князь заметил (а он