Page 331 - Идиот

нагнулся к Лебедеву и сообщил ему: "мы бы с тобой затеяли крик, подрались, осрамились,
притянули бы полицию; а он вон друзей себе приобрел новых, да еще каких; я их знаю!"
Лебедев, который был довольно "готов", вздохнул и произнес: "Утаил от премудрых и
разумных и открыл младенцам, я это говорил еще и прежде про него, но теперь прибавляю,
что и самого младенца бог сохранил, спас от бездны, он и все святые его!"
Наконец, около половины одиннадцатого, князя оставили одного, у него болела голова;
всех позже ушел Коля, помогший ему переменить подвенечное одеяние на домашнее платье.
Они расстались горячо. Коля не распространялся о событии, но обещался придти завтра
пораньше. Он же засвидетельствовал потом, что князь ни о чем не предупредил его в
последнее прощанье, стало быть, и от него даже скрывал свои намерения. Скоро во всем
доме почти никого не осталось: Бурдовский ушел к Ипполиту, Келлер и Лебедев куда-то
отправились. Одна только Вера Лебедева оставалась еще некоторое время в комнатах,
приводя их наскоро из праздничного в обыкновенный вид. Уходя, она заглянула к князю. Он
сидел за столом, опершись на него обоими локтями и закрыв руками голову. Она тихо
подошла к нему и тронула его за плечо; князь в недоумении посмотрел на нее и почти с
минуту как бы припоминал; но припомнив и все сообразив, он вдруг пришел в чрезвычайное
волнение. Все, впрочем, разрешилось чрезвычайною и горячею просьбой к Вере, чтобы
завтра утром, с первой машиной, в семь часов, постучались к нему в комнату. Вера
обещалась; князь начал с жаром просить ее никому об этом не сообщать; она пообещалась и
в этом, и, наконец, когда уже совсем отворила дверь, чтобы выйти, князь остановил ее еще в
третий раз, взял за руки, поцеловал их, потом поцеловал ее самое в лоб и с каким-то
"необыкновенным видом выговорил ей: "до завтра!" Так по крайней мере передавала потом
Вера. Она ушла в большом за него страхе. Поутру она несколько ободрилась, когда в
восьмом часу по уговору постучалась в его дверь и возвестила ему, что машина в Петербург
уйдет через четверть часа; ей показалось, что он отворил ей совершенно бодрый, и даже с
улыбкой. Он почти не раздевался ночью, но однако же спал. По его мнению, он мог
возвратиться сегодня же. Выходило, стало быть, что одной ей он нашел возможным и
нужным сообщить в эту минуту, что отправляется в город.

XI.

Час спустя он уже был в Петербурге, а в десятом часу звонил к Рогожину. Он вошел с
парадного входа, и ему долго не отворяли. Наконец, отворилась дверь из квартиры старушки
Рогожиной, и показалась старенькая, благообразная служанка.
- Парфена Семеновича дома нет, - возвестила она из двери, - вам кого?
- Парфена Семеновича.
- Их дома нет-с.
Служанка осматривала князя с диким любопытством.
- По крайней мере, скажите, ночевал ли он дома? И… один ли воротился вчера?
Служанка продолжала смотреть, но не отвечала.
- Не было ли с ним, вчера, здесь… ввечеру… Настасьи Филипповны?
- А позвольте спросить, вы кто таков сами изволите быть?
- Князь Лев Николаевич Мышкин, мы очень хороша знакомы.
- Их нету дома-с.
Служанка потупила глаза.
- А Настасьи Филипповны?
- Ничего я этого не знаю-с.
- Постойте, постойте! Когда же воротится?
- И этого не знаем-с.
Двери затворились.