Page 61 - Казаки

Сначала он спел своего сочинения песню с припляскою:

А ди-ди-ди-ди-ди-ли,
А где его видели?
На базаре в лавке,
Продает булавки.

Потом он спел песню, которой научил его бывший друг его, фельдфебель:

В понедельник я влюбился,
Весь овторник прострадал,
В середу в любви открылся,
В четверток ответу ждал.
В пятницу пришло решенье,
Чтоб не ждать мне утешенья,
А во светлую субботу
Жисть окончить предпринял;
Но, храня души спасенье,
Я раздумал в воскресенье.
И опять:
А ди-ди-ди-ди-дя-ли,
А где его видели?

Потом, подмигивая, подергивая плечами и выплясывая, спел:

Поцелую, обойму,
Алой лентой перевью,
Надеженькой назову.
Надеженька ты моя,
Верно ль любить ты меня?

И так разгулялся, что, лихо подыгрывая, сделал молодецкую выходку и пошел один
плясать по комнате.
Песни: ди-ди-ли и тому подобные, господские , он спел только для Оленина; но потом,
выпив еще стакана три чихиря, он вспомнил старину и запел настоящие казацкие и татарские
песни. В середине одной любимой его песни голос его вдруг задрожал, и он замолк, только
продолжая бренчать по струнам балалайки.
— Ах, друг ты мой! — сказал он.
Оленин оглянулся на странный звук его голоса: старик плакал. Слезы стояли в его
глазах, и одна текла по щеке.
— Прошло ты, мое времечко, не воротишься, — всхлипывая, проговорил он и
замолк. — Пей, что не пьешь! — вдруг крикнул он своим оглушающим голосом, не отирая
слез.
Особенно трогательна была для него одна тавлинская песня. Слов в ней было мало, но
вся прелесть ее заключалась в печальном припеве: «Ай! дай! далалай!» Ерошка перевел
слова песни: «Молодец погнал баранту из аула в горы, русские пришли, сожгли аул, всех
мужчин перебили, всех баб в плен побрали. Молодец пришел из гор: где был аул, там пустое
место; матери нет, братьев нет, дома нет; одно дерево осталось. Молодец сел под дерево и
заплакал. Один, как ты, один остался, и запел молодец: ай, дай! далалай!» И этот
завывающий, за душу хватающий припев старик повторил несколько раз.
Допевая последний припев, Ерошка схватил вдруг со стены ружье, торопливо выбежал
на двор и выстрелил из обоих стволов вверх. И опять еще печальнее запел: «Ай! дай! далалай