Page 220 - Мартин Иден

Неожиданность и ядовитая сила этого возгласа ошарашила Мартина.
Вышло забавно, и однако спутник становился ему все неприятнее.
249
– Чего ради Тзы к ним ходите? – резко бросил тот ему после того, как
они молча прошли еще квартал.
– А вы? – не растерялся Мартин.
– Сам не знаю, черт возьми, – был ответ. – Ну, по крайней мере, это

впервые я так оплошал. В сутках двадцать четыре часа, надо же их как-то
убить. Пойдемте выпьем.
– Пойдемте, – согласился Мартин.
И сам растерялся, с какой стати вдруг принял приглашение. Дома, до
того как лечь, предстояло несколько часов заниматься поделками, потом,
когда ляжет, его ждет том Вейсмана, не говоря уже об «Автобиог-рафии»
Герберта Спенсера, которая для него заманчивей самого завлекательного
романа. Чего ради тратить время на малоприятного человека, мелькнула
мысль. Но привлекли, пожалуй, не этот человек и не выпивка, а то, что ей
сопутствует, – яркие огни, зеркала, сверкающие бокалы, разгоряченные
весельем лица, звучный гул мужских голосов. Вот что притягательно–
голоса мужчин, людей бодрых, уверенных, тех, кто отведал успеха и, как
свойственно мужчине, может потратиться на выпивку. Он, Мартин, одинок
– вот в чем беда, вот почему он ухватился за приглашение, как хватает
приманку– любую, самую ничтожную – хищная рыба. С тех пор как он
выпивал с Джо в «Горячих ключах», Мартин только еще раз выпил вина в

баре, когда его угостил португалец-бакалейщик. Усталость ума не вызывает
такого острого желания выпить, как усталость физическая, и обычно
Мартина не тянуло к спиртному. Но как раз сейчас выпить хотелось,
вернее, хотелось оказаться там, где шумно и людно, где подают спиртное и
пьют. Таким местом и был «Грот», где они сидели с Бриссенденом,
откинувшись в глубоких кожаных креслах, и пили виски с содовой.
Завязался разговор. Говорили о многом, и то Брис-сенден, то Мартин
по очереди заказывали еще виски с содовой. Сам Мартин мог выпить очень
много, не хмелея, но только диву давался, глядя, как пьет собеседник, и
время от времени замолкал, дивясь его речам. Очень быстро у Мартина
сложилось впечатление, что Бриссенден знает все на свете, что это второй
настоящий интеллектуал, которого он встретил в своей жизни. Но он

заметил в Бриссендене и то, чего лишен 250 был профессор Колдуэл, –
огонь, поразительную чуткость и прозорливость, неукротимое пламя гения.
Живая речь его била ключом. С тонких губ, словно из какой-то умной
жестокой машины, слетали отточенные фразы, которые разили и жалили, а