Page 314 - Мартин Иден

с такой снисходительностью говорил о человеческих слабостях и
заблуждениях. Будь снисходителен и ко мне. Я ошиблась. Прости меня.
– Да простил я, – нетерпеливо сказал Мартин. – Когда, в сущности,
нечего прощать, простить легко. Ты не сделала ничего такого, что требует
прощения. Каждый поступает как умеет, большего не дано. С таким же
успехом я могу просить у тебя прощения за то, что не шел работать.

353
– Я желала тебе добра, – горячо заверила Руфь, – Ты же знаешь. Как я
могла любить тебя и не желать тебе добра.
– Верно. Но, желая мне добра, ты бы меня загубила. Да, да, – отмел он
ее попытку возразить. – Ты загубила бы меня как писателя, загубила бы
дело моей жизни. Я по природе своей реалист, а буржуазии по самой ее
сути реализм ненавистен. Буржуазия труслива. Она боится жизни. И ты
всячески внушала мне страх перед жизнью. Ты бы ограничила меня
рамками приличий, загнала бы меня в закуток жизни, где все жизненные
ценности искажены, фальшивы, опошлены. – Руфь опять хотела было
возразить. – Пошлость – да, именно так, махровая пошлость – это основа
буржуазной утонченности и культуры. Повторяю, ты хотела ограничить
меня рамками приличий, сделать из меня такого же буржуа, с вашими
классовыми идеалами, классовыми понятиями и классовыми
предрассудками, – Мартин невесело покачал головой.
– Ты даже сейчас не понимаешь, о чем я говорю. Тебе кажется, все это
просто мое воображение. А для меня это сама правда жизни. В лучшем

случае тебя немножко озадачивает и забавляет, как это неотесанный парень,
едва выбравшись из трясины невежества, берется судить о твоем сословии
и называет его пошлым.
Руфь устало опустила голову к нему на плечо, и по телу ее опять
прошла нервная дрожь. Мартин подождал, не заговорит ли она, потом
продолжал.
– Тебе теперь нужно возродить нашу любовь. Нужно, чтобы мы
поженились. Нужен я. Но слушай… если бы мои книги остались
незамеченными, я все равно был бы таким, какой я есть. А ты бы
сторонилась меня. И все из-за этих чертовых книг…
– Не ругайся, – прервала Руфь. От ее упрека Мартин опешил. Он
горько рассмеялся.

– Вот-вот, решающая минута, на карту поставлено, как тебе кажется,
все твое счастье, а ты по-прежнему боишься жизни… боишься жизни и
крепкого словца.
Уязвленная его словами, она поняла нелепость своего упрека и все же