Page 20 - Накануне

выскользнула у него из рук. Он посмотрел на заалевшееся небо, на две молодые могучие
сосны, стоявшие особняком от остальных деревьев, подумал: «Днем сосны синеватые
бывают, а какие они великолепно зеленые вечером», — и отправился в сад, с тайною
надеждой встретить там Елену. Он не обманулся. Впереди, на дороге между кустами,
мелькнуло ее платье. Он нагнал ее и, поравнявшись с нею, промолвил:
— Не глядите в мою сторону, я не стою.
Она бегло взглянула на него, бегло улыбнулась и пошла дальше, в глубь сада. Шубин
отправился вслед за нею.
— Я прошу вас не смотреть на меня, — начал он, — а заговариваю с вами:
противоречие явное! Но это все равно, мне не впервой. Я сейчас вспомнил, что я еще не
попросил у вас как следует прощения в моей глупой вчерашней выходке. Вы не сердитесь на
меня, Елена Николаевна?
Она остановилась и не тотчас отвечала ему — не потому, чтоб она сердилась, а ее
мысли были далеко.
— Нет, — сказала она наконец, — я нисколько не сержусь.
Шубин закусил губу.
— Какое озабоченное… и какое равнодушное лицо! — пробормотал он. — Елена
Николаевна, — продолжал он, возвысив голос, — позвольте мне рассказать вам маленький
анекдотец. У меня был приятель, а у этого приятеля был тоже приятель, который сперва вел
себя, как следует порядочному человеку, а потом запил. Вот однажды рано поутру мой
приятель встречает его на улице (а уж они, заметьте, раззнакомились), встречает его и видит,
что он пьян. Мой приятель взял да отвернулся от него. А тот-то подошел, да и говорит: «Я
бы не рассердился, говорит, если б вы не поклонились, но зачем отворачиваться? Может
быть, это я с горя. Мир моему праху!»
Шубин умолк.
— И только? — спросила Елена.
— Только.
— Я вас не понимаю. На что вы намекаете? Сейчас вы говорили мне, чтоб я не глядела
в вашу сторону.
— Да, а теперь я вам рассказал, как нехорошо отворачиваться.
— Да разве я… — начала было Елена.
— А разве нет?
Елена слегка покраснела и протянула Шубину руку. Он крепко пожал ее.
— Вот вы меня как будто поймали на дурном чувстве, — сказала Елена, — а ваше
подозрение не справедливо. Я и не думала чуждаться вас.
— Положим, положим. Но сознайтесь, что у вас в эту минуту тысяча мыслей в голове,
из которых вы мне ни одной не поверите. Что? небось не правду я сказал?
— Может быть.
— Да отчего же это? отчего?
— Мои мысли мне самой не ясны, — проговорила Елена.
— Тут-то их и доверять другому, — подхватил Шубин. — Но я вам скажу, в чем дело.
Вы дурного мнения обо мне.
— Я?
— Да, вы. Вы воображаете, что во мне все наполовину притворно, потому что я
художник; что я не способен не только ни на какое дело, — в этом вы, вероятно, правы, — но
даже ни к какому истинному, глубокому чувству: что я и плакать-то искренно не могу, что я
болтун и сплетник, — и все потому, что я художник. Что же мы после этого за несчастные,
богом убитые люди? Вы, например, я побожиться готов, не верите в мое раскаяние.
— Нет, Павел Яковлевич, я верю в ваше раскаяние, и в ваши слезы я верю. Но мне
кажется, самое ваше раскаяние вас забавляет, да и слезы тоже.
Шубин дрогнул.
— Ну, я вижу, это, как выражаются доктора, неизлечимый казус, casus incurabilis. Тут