Page 18 - Накануне

— Как на что? его вразумить надо.
— Вразумите его вы сами. Он вас скорей послушает. А я на него не в претензии.
— Нет, Николай Артемьевич, вы сегодня с самого вашего приезда не в духе. Вы даже,
на мои глаза, похудели в последнее время. Я боюсь, что курс лечения вам не помогает.
— Курс лечения мне необходим, — заметил Николай Артемьевич, — у меня печень не
в порядке.
В это мгновение вошел Шубин. Он казался усталым. Легкая, чуть-чуть насмешливая
улыбка играла на его губах.
— Вы меня спрашивали, Анна Васильевна? — промолвил он.
— Да, конечно, спрашивала. Помилуй, Paul, это ужасно. Я тобой очень недовольна. Как
ты можешь манкировать Николаю Артемьевичу?
— Николай Артемьевич вам жаловался на меня? — спросил, Шубин и с тою же
усмешкой на губах глянул на Стахова.
Тот отвернулся и опустил глаза.
— Да, жаловался. Я не знаю, чем ты перед ним провинился, но ты должен сейчас
извиниться, потому что его здоровье очень теперь расстроено, и, наконец, мы все в молодых
летах должны уважать своих благодетелей.
«Эх, логика!» — подумал Шубин и обратился к Стахову:
— Я готов извиниться перед вами, Николай Артемьевич, — проговорил он с учтивым
полупоклоном, — если я вас точно чем-нибудь обидел.
— Я вовсе… не с тем, — возразил Николай Артемьевич, по-прежнему избегая взоров
Шубина. — Впрочем, я охотно вас прощаю, потому что, вы знаете, я невзыскательный
человек.
— О, это не подвержено никакому сомнению! — промолвил Шубин. — Но позвольте
полюбопытствовать: известно ли Анне Васильевне, в чем именно состоит моя вина?
— Нет, я ничего не знаю, — заметила Анна Васильевна и вытянула шею.
— О боже мой! — торопливо воскликнул Николай Артемьевич, — сколько раз уж я
просил, умолял, сколько раз говорил, как мне противны все эти объяснения и сцены! В
кои-то веки приедешь домой, хочешь отдохнуть, — говорят: семейный круг, interieur, будь
семьянином, — а тут сцены, неприятности. Минуты нет покоя. Поневоле поедешь в клуб
или… или куда-нибудь. Человек живой, у него физика, она имеет свои требования, а тут…
И, не докончив начатой речи, Николай Артемьевич быстро вышел вон и хлопнул
дверью. Анна Васильевна посмотрела ему вслед.
— В клуб? — горько прошептала она. — Не в клуб вы едете, ветреник! В клубе некому
дарить лошадей собственного завода — да еще серых! Любимой моей масти. Да, да,
легкомысленный человек, — прибавила она, возвысив голос, — не в клуб вы едете. А ты,
Paul, — продолжала она, вставая, — как тебе не стыдно? Кажется, не маленький. Вот теперь
у меня голова заболела. Где Зоя, не знаешь?
— Кажется, у себя наверху. Рассудительная сия лисичка в такую погоду всегда в свою
норку прячется.
— Ну, пожалуйста, пожалуйста! — Анна Васильевна поискала вокруг себя. —
Рюмочку мою с натертым хреном ты не видел? Paul, сделай одолжение, вперед не серди
меня.
— Где вас рассердить, тетушка? Дайте мне вашу ручку поцеловать. А хрен ваш я видел
в кабинете на столике.
— Дарья его вечно где-нибудь позабудет, — промолвила Анна Васильевна и удалилась,
шумя шелковым платьем.
Шубин хотел было пойти за ней, но остановился, услышав за собою медлительный
голос Увара Ивановича.
— Не так бы тебя, молокососа… следовало, — говорил вперемежку отставной корнет.
Шубин подошел к нему.
— А за что же бы меня следовало, достохвальный Увар Иванович?