Page 108 - Обыкновенная история

обходятся, чем неблагородные. Вот из чего бьется, дурачина!
– К чему же это все ведет, дядюшка? – спросил Александр, – я не вижу, что я могу тут
сделать.
– А вот увидишь. Недавно воротилась сюда из-за границы молодая вдова, Юлия
Павловна Тафаева. Она очень недурна собой. С мужем я и Сурков были приятели. Тафаев
умер в чужих краях. Ну, догадываешься?
– Догадываюсь: Сурков влюбился во вдову.
– Так: совсем одурел! а еще?
– Еще… не знаю…
– Экой какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро
понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит, только с какой стороны ветер дует –
не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет
отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что бы такое было на Литейной, – и
вспомнил, что Тафаева живет там же и прямехонько против того места, которое он выбрал.
Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если… не поможешь ты. Теперь догадался?
Александр поднял нос немного кверху, провел взглядом по стене, по потолку, потом
мигнул раза два и стал глядеть на дядю, но молчал.
Петр Иваныч смотрел на него с улыбкой. Он страх любил заметить в ком-нибудь
промах со стороны ума, догадливости и дать почувствовать это.
– Что это, Александр, с тобой? А еще повести пишешь! – сказал он.
– Ах, догадался, дядюшка!
– Ну, слава богу!
– Сурков просит денег; у вас их нет, вы хотите, чтоб я… – и не договорил.
Петр Иваныч засмеялся. Александр не кончил фразы и смотрел на дядю в недоумении.
– Нет, не то! – сказал Петр Иваныч. – Разве у меня когда-нибудь не бывает денег?
Попробуй обратиться когда хочешь, увидишь! А вот что: Тафаева через него напомнила мне
о знакомстве с ее мужем. Я заехал. Она просила посещать ее; я обещал и сказал, что привезу
тебя: ну, теперь, надеюсь, понял?
– Меня? – повторил Александр, глядя во все глаза на дядю. – Да, конечно… теперь
понял… – торопливо прибавил он, но на последнем слове запнулся.
– А что ты понял? – спросил Петр Иваныч.
– Хоть убейте, ничего, дядюшка, не понимаю! Позвольте… может быть, у ней
приятный дом… вы хотите, чтоб я рассеялся… так как мне скучно…
– Вот, прекрасно! стану я возить тебя для этого по домам! После этого недостает
только, чтоб я тебе закрывал на ночь рот платком от мух! Нет, все не то. А вот в чем дело:
влюби-ка в себя Тафаеву.
Александр вдруг поднял брови и посмотрел на дядю.
– Вы шутите, дядюшка? это нелепо! – сказал он.
– Там, где точно есть нелепости, ты их делаешь очень важно, а где дело просто и
естественно – это у тебя нелепости. Что ж тут нелепого? Разбери, как нелепа сама любовь:
игра крови, самолюбие… Да что толковать с тобой: ведь ты все еще веришь в неизбежное
назначение кого любить, в симпатию душ!
– Извините: теперь ни во что не верю. Но разве можно влюбить и влюбиться по
произволу?
– Можно, но не для тебя. Не бойся: я такого мудреного поручения тебе не дам. Ты вот
только что сделай. Ухаживай за Тафаевой, будь внимателен, не давай Суркову оставаться с
ней наедине… ну, просто взбеси его. Мешай ему: он слово, ты два, он мнение, ты
опровержение. Сбивай его беспрестанно с толку, уничтожай на каждом шагу…
– Зачем?
– Все еще не понимаешь! А затем, мой милый, что он сначала будет с ума сходить от
ревности и досады, потом охладеет. Это у него скоро следует одно за другим. Он самолюбив
до глупости. Квартира тогда не понадобится, капитал останется цел, заводские дела пойдут