Page 123 - Обыкновенная история

– Я слышал, – сказал он, – что вы по средам дома; не позволите ли мне присоединиться
к обществу ваших знакомых?
Юлия улыбнулась и готовилась сказать: «Прошу!» – как вдруг из другой комнаты
раздался шепот громче всякого крика: «Не хочу!»
– Не хочу! – торопливо, вслух повторила Юлия гостю, вздрогнув.
Но Юлия сносила все. Она запиралась от гостей, никуда не выезжала и сидела с глазу
на глаз с Александром.
Они продолжали систематически упиваться блаженством. Истратив весь запас
известных и готовых наслаждений, она начала придумывать новые, разнообразить этот и без
того богатый удовольствиями мир. Какой дар изобретательности обнаружила Юлия! Но и
этот дар истощился. Начались повторения. Желать и испытывать было нечего.
Не было ни одного загородного места, которого бы они не посетили, ни одной пьесы,
которой бы они не видали вместе, ни одной книги, которую бы не прочитали и не обсудили.
Они изучили чувства, образ мыслей, достоинства и недостатки друг друга, и ничто уже не
мешало им привести в исполнение задуманный план.
Искренние излияния стали редки. Они иногда по целым часам сидели, не говоря ни
слова. Но Юлия была счастлива и молча.
Она изредка перекинется с Александром вопросом и получит: «да» или «нет» – и
довольна; а не получит этого, так посмотрит на него пристально; он улыбнется ей, и она
опять счастлива. Не улыбнись он и не ответь ничего, она начнет стеречь каждое движение,
каждый взгляд и толковать по-своему, и тогда не оберешься упреков.
О будущем они перестали говорить, потому что Александр при этом чувствовал
какое-то смущение, неловкость, которой не мог объяснить себе, и старался замять разговор.
Он стал размышлять, задумываться. Магический круг, в который заключена была его жизнь
любовью, местами разорвался, и ему вдали показались то лица приятелей и ряд разгульных
удовольствий, то блистательные балы с толпой красавиц, то вечно занятой и деловой дядя, то
покинутые занятия…
В таком расположении духа сидел он однажды вечером у Юлии. На дворе была метель.
Снег бил в окна и клочьями прилипал к стеклам. В комнате слышалось однообразное качанье
маятника столовых часов да изредка вздохи Юлии.
Александр окинул взглядом, от нечего делать, комнату, потом посмотрел на часы –
десять, а надо просидеть еще часа два: он зевнул. Взгляд его остановился на Юлии.
Она, прислонясь спиной к камину, стояла, склонив бледное лицо к плечу, и следила
глазами за Александром, но не с выражением недоверчивости и допроса, а неги, любви и
счастья. Она, по-видимому, боролась с тайным ощущением, с сладкой мечтой и казалась
утомленной.
Нервы так сильно действовали, что и самый трепет неги повергал ее в болезненное
томление: мука и блаженство были у ней неразлучны.
Александр отвечал ей сухим, беспокойным взором. Он подошел к окну и начал слегка
барабанить пальцами по стеклу, глядя на улицу.
С улицы доносился до них смешанный шум голосов, езды экипажей. В окнах везде
светились огни, мелькали тени. Ему казалось, что там, где больше освещено, собралась
веселая толпа; там, может быть, происходил живой размен мыслей, огненных, летучих
ощущений: там живут шумно и радостно. А вон, в том слабо освещенном окне, вероятно,
сидит над дельным трудом благородный труженик. И Александр подумал, что почти два
года уже он влачит праздную, глупую жизнь, – и вот два года вон из итога годов жизни, – а
все любовь! Тут он напал на любовь.
«И что это за любовь! – думал он, – какая-то сонная, без энергии. Эта женщина
поддалась чувству без борьбы, без усилий, без препятствий, как жертва: слабая,
бесхарактерная женщина! осчастливила своей любовью первого, кто попался; не будь меня,
она полюбила бы точно так же Суркова, и уже начала любить: да! как она ни защищайся – я
видел! приди кто-нибудь побойчее и поискуснее меня, она отдалась бы тому… это просто