Page 172 - Обыкновенная история

правую на левую. Ему давно пора ехать, а Петр Иваныч все ничего не говорит. Наконец.
– Что делать, доктор? – спросил Петр Иваныч, вдруг остановясь перед ним.
– Ехать в Киссинген, – отвечал доктор, – одно средство. У вас припадки стали
повторяться слишком часто…
– Э! вы все обо мне! – перебил Петр Иваныч, – я вам говорю о жене. Мне за пятьдесят
лет, а она в цветущей поре, ей надо жить; и если здоровье ее начинает угасать с этих пор…
– Вот уж и угасать! – заметил доктор. – Я сообщил вам только свои опасения на
будущее время, а теперь еще нет ничего… Я только хотел сказать, что здоровье ее… или не
здоровье, а так она… как будто не в нормальном положении…
– Не все ли равно? Вы вскользь сделали ваше замечание, да и забыли, а я с тех пор
слежу за ней пристально и с каждым днем открываю в ней новые, неутешительные перемены
– и вот три месяца не знаю покоя. Как я прежде не видал – не понимаю! Должность и дела
отнимают у меня и время, и здоровье… а вот теперь, пожалуй, и жену.
Он опять пустился шагать по комнате.
– Вы сегодня расспрашивали ее? – спросил он, помолчав.
– Да; но она ничего в себе не замечает. Я сначала предполагал физиологическую
причину: у нее не было детей… но, кажется, нет! Может быть, причина чисто
психологическая…
– Еще легче! – заметил Петр Иваныч.
– А может быть, и ничего нет. Подозрительных симптомов решительно никаких! Это
так… вы засиделись слишком долго здесь в этом болотистом климате. Ступайте на юг:
освежитесь, наберитесь новых впечатлений и посмотрите, что будет. Лето проживите в
Киссингене, возьмите курс вод, а осень в Италии, зиму в Париже: уверяю вас, что
накопления слизей, раздражительности… как не бывало!
Петр Иваныч почти не слушал его.
– Психологическая причина! – сказал он вполголоса и покачал головой.
– То есть, вот видите ли, почему я говорю психологическая, – сказал доктор, – иной, не
зная вас, мог бы подозревать тут какие-нибудь заботы… или не заботы… а подавленные
желания… иногда бывает нужда, недостаток… я хотел навести вас на мысль…
– Нужда, желания! – перебил Петр Иваныч, – все ее желания предупреждаются; я знаю
ее вкус, привычки. А нужда… гм! Вы видите наш дом, знаете, как мы живем?..
– Хороший дом, славный дом, – сказал доктор, – чудесный… повар и какие сигары! А
что этот приятель ваш, что в Лондоне живет… перестал присылать вам херес? Что-то
нынешний год не видать у вас…
– Как коварна судьба, доктор! уж я ли не был осторожен с ней? – начал Петр Иваныч с
несвойственным ему жаром, – взвешивал, кажется, каждый свой шаг… нет, где-нибудь да
подкосит, и когда же? при всех удачах, на такой карьере… А!
Он махнул рукой и продолжал ходить.
– Что вы тревожитесь так? – сказал доктор, – опасного решительно ничего нет. Я
повторяю вам, что сказал в первый раз, то есть что организм ее не тронут: разрушительных
симптомов нет. Малокровие, некоторый упадок сил… – вот и все!
– Безделица! – сказал Петр Иваныч.
– Нездоровье ее отрицательное, а не положительное, – продолжал доктор. – Будто одна
она? Посмотрите на всех нездешних уроженцев: на что они похожи? Ступайте, ступайте
отсюда. А если нельзя ехать, развлекайте ее, не давайте сидеть, угождайте, вывозите; больше
движения и телу, и духу: и то, и другое у ней в неестественном усыплении. Конечно, со
временем оно может пасть на легкие или…
– Прощайте, доктор! я пойду к ней, – сказал Петр Иваныч и скорыми шагами пошел в
кабинет жены. Он остановился у дверей, тихо раздвинул портьеры и устремил на жену
беспокойный взгляд.
Она… что же особенного заметил в ней доктор? Всякий, увидев ее в первый раз, нашел
бы в ней женщину, каких много в Петербурге. Бледна, это правда: взгляд у ней матовый,