Page 32 - Очарованный странник
P. 32
большой бородой, в халате, будто и на татарина похож, но только халат у него не пестрый, а
весь красный, и на башке острая персианская шапка, а другой рыжий, тоже в халате, но
этакий штуковатый: все ящички какие-то при себе имел, и сейчас чуть ему время есть, что
никто на него не смотрит, он с себя халат долой снимет и остается в одних штанцах и в
курточке, а эти штанцы и курточка по-такому шиты, как в России на заводах у каких-нибудь
немцев бывает. И все он, бывало, в этих ящичках что-то вертит да перебирает, а что такое у
него там содержалось? - лихо его ведает. Говорили, будто из Хивы* пришли коней закупать
и хотят там у себя дома с кем-то войну делать, а с кем - не сказывают, но только все татарву
против русских подущают. Слышу я, этот рыжий, - говорить он много не умеет, а только
выговорит вроде как по-русски "нат-шальник" и плюнет; но денег с ними при себе не было,
потому что они, азияты, это знают, что если с деньгами в степь приехать, то оттоль уже с
головой на плечах не выедешь, а манули они наших татар, чтобы им косяки коней на их
реку, на Дарью, перегнать и там расчет сделать. Татарва и туда и сюда мыслями рассеялись и
не знают: согласиться на это или нет? Думают, думают, словно золото копают, а, видно,
чего-то боятся.
А те их то честью уговаривали, а потом тоже и пугать начали.
"Гоните, - говорят, - а то вам худо может быть: у нас есть бог Талафа, и он с нами свой
огонь прислал, Не дай бог, как рассердится".
Татары того бога не знают и сомневаются, что он им сделать может в степи зимою с
своим огнем, - ничего. Но этот чернобородый, который из Хивы приехал, в красном халате,
говорит, что если, говорит, вы сомневаетесь, то Талафа вам сею же ночью свою силу
покажет, только вы, говорит, если что увидите или услышите, наружу не выскакивайте, а то
он сожжет. Разумеется, всем это среди скуки степной, зимней, ужасть как интересно, и все
мы хотя немножко этой ужасти боимся, а рады посмотреть: что такое от этого индийского
бога будет; чем он, каким чудом проявится?
Позабрались мы с женами и с детьми под ставки рано и ждем... Все темно и тихо, как и
во всякую ночь, только вдруг, так в первый сон, я слышу, что будто в степи что-то как вьюга
прошипело и хлопнуло, и сквозь сон мне показалось, будто с небеси искры посыпались.
Схватился я, гляжу, и жены мои ворочаются, и ребята заплакали.
Я говорю:
"Цыть! заткните им глотки, чтобы сосали и не плакали".
Те зацмоктали, и стало опять тихо, а в темной степи вдруг опять вверх огонь зашипел...
зашипело и опять лопнуло...
"Ну, - думаю, - однако, видно, Талафа-то не шутка!"
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, - как птица огненная,
выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а
лопнет, вдруг все желтое сделается и потом синее станет.
По становищу, слышу, все как умерло. Не слыхать, этого, разумеется, никому нельзя
этакой пальбы, но все, значит, оробели и лежат под тулупами. Только слышно, что земля
враз вздрогнет, затрясется и опять станет. Это, можно разуметь, кони шарахаются и все в
кучу теснятся, да слышно раз было, как эти хивяки или индийцы куда-то пробегли, и сейчас
опять по степи огонь как пустится змеем... Кони как зынули на то, да и понеслись... Татарва
и страх позабыли, все повыскакали, башками трясут, вопят: "Алла! Алла!" - да в погоню, а
те, хивяки, пропали, и следа их нет, только один ящик свой покинули по себе на память...
Вот тут как все наши батыри угнали за табуном, а в стану одни бабы да старики остались, я и
догляделся до этого ящика: что там такое? Вижу, в нем разные земли, и снадобья, и
бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к костру рассматривать, а она как
хлопнет, чуть мне огнем все глаза не выжгло, и вверх полетела, а там... бббаххх, звездами
рассыпало... "Эге, - думаю себе, - да это, должно, не бог, а просто фейверок, как у нас в
публичном саду пускали", - да опять как из яругой трубки бабахну, а гляжу, татары, кои тут
старики остались, уже и повалились и ничком лежат кто где упал, да только ногами
дрыгают... Я было попервоначалу и сам испугался, но потом как увидал, что они этак