Page 101 - Отцы и дети

отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
Одинцова прошлась по комнате. Ее лицо попеременно краснело и бледнело.
– Вы думаете? – промолвила она. – Что ж? я не вижу препятствий… Я рада за Катю… и
за Аркадия Николаича. Разумеется, я подожду ответа отца. Я его самого к нему пошлю. Но
вот и выходит, что я была права вчера, когда я говорила вам, что мы оба уже старые люди…
Как это я ничего не видала? Это меня удивляет!
Анна Сергеевна опять засмеялась и тотчас же отворотилась.
– Нынешняя молодежь больно хитра стала, – заметил Базаров и тоже засмеялся. –
Прощайте, – заговорил он опять после небольшого молчания. – Желаю вам окончить это
дело самым приятным образом; а я издали порадуюсь.
Одинцова быстро повернулась к нему.
– Разве вы уезжаете? Отчего же вам теперь не остаться? Останьтесь… с вами
говорить весело… точно по краю пропасти ходишь. Сперва робеешь, а потом откуда
смелость возьмется. Останьтесь.
– Спасибо за предложение, Анна Сергеевна, и за лестное мнение о моих разговорных
талантах. Но я нахожу, что я уж и так слишком долго вращался в чуждой для меня сфере.
Летучие рыбы некоторое время могут подержаться на воздухе, но вскоре должны
шлепнуться в воду; позвольте же и мне плюхнуть в мою стихию.
Одинцова посмотрела на Базарова. Горькая усмешка подергивала его бледное лицо.
«Этот меня любил!» – подумала она – и жалко ей стало его, и с участием протянула она ему
руку.
Но и он ее понял.
– Нет! – сказал он и отступил на шаг назад. – Человек я бедный, но милостыни еще до
сих пор не принимал. Прощайте-с и будьте здоровы.
– Я убеждена, что мы не в последний раз видимся, – произнесла Анна Сергеевна с
невольным движением.
– Чего на свете не бывает! – ответил Базаров, поклонился и вышел.
– Так ты задумал гнездо себе свить? – говорил он в тот же день Аркадию, укладывая на
корточках свой чемодан. – Что ж? дело хорошее. Только напрасно ты лукавил. Я ждал от
тебя совсем другой дирекции. Или, может быть, это тебя самого огорошило?
– Я точно этого не ожидал, когда расставался с тобою, – ответил Аркадий, – но зачем
ты сам лукавишь и говоришь: «дело хорошее», точно мне неизвестно твое мнение о браке?
– Эх, друг любезный! – проговорил Базаров, – как ты выражаешься! Видишь, что я
делаю: в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем
чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было. Не обижайся, пожалуйста: ты
ведь, вероятно, помнишь, какого я всегда был мнения о Катерине Сергеевне. Иная барышня
только оттого и слывет умною, что умно вздыхает; а твоя за себя постоит, да и так постоит,
что и тебя в руки заберет, – ну, да это так и следует. – Он захлопнул крышку и приподнялся с
полу. – А теперь повторяю тебе на прощанье… потому что обманываться нечего: мы
прощаемся навсегда, и ты сам это чувствуешь… ты поступил умно; для нашей горькой,
терпкой, бобыльной жизни ты не создан. В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая
смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше
благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы,
например, не деретесь – и уж воображаете себя молодцами, – а мы драться хотим. Да что!
Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает, да ты и не дорос до нас, ты невольно
любуешься собою, тебе приятно самого себя бранить; а нам это скучно – нам других
подавай! нам других ломать надо! Ты славный малый; но ты все-таки мякенький,
либеральный барич – э волату, как выражается мой родитель.
– Ты навсегда прощаешься со мною, Евгений, – печально промолвил Аркадий, – и у
тебя нет других слов для меня?
Базаров почесал у себя в затылке.
– Есть, Аркадий, есть у меня другие слова, только я их не выскажу, потому что это