Page 99 - Отцы и дети

На другой день по приезде Базарова Катя сидела на своей любимой скамье, и рядом с
нею сидел опять Аркадий. Он упросил ее пойти с ним в «портик».
До завтрака оставалось около часа; росистое утро уже сменялось горячим днем. Лицо
Аркадия сохраняло вчерашнее выражение, Катя имела вид озабоченный. Сестра ее тотчас
после чаю позвала ее к себе в кабинет и, предварительно приласкав ее, что всегда немного
пугало Катю, посоветовала ей быть осторожней в своем поведении с Аркадием, а особенно
избегать уединенных бесед с ним, будто бы замеченных и теткой, и всем домом. Кроме того,
уже накануне вечером Анна Сергеевна была не в духе; да и сама Катя чувствовала смущение,
точно сознавала вину за собою. Уступая просьбе Аркадия, она себе сказала, что это в
последний раз.
– Катерина Сергеевна, – заговорил он с какою-то застенчивою развязностью, – с тех
пор как я имею счастье жить в одном доме с вами, я обо многом с вами беседовал, а между
тем есть один очень важный для меня… вопрос, до которого я еще не касался. Вы заметили
вчера, что меня здесь переделали, – прибавил он, и ловя и избегая вопросительно
устремленный на него взор Кати. – Действительно, я во многом изменился, и это вы знаете
лучше всякого другого, – вы, которой я, в сущности, и обязан этою переменой.
– Я?.. Мне?.. – проговорила Катя.
– Я теперь уже не тот заносчивый мальчик, каким я сюда приехал, – продолжал
Аркадий, – недаром же мне и минул двадцать третий год; я по-прежнему желаю быть
полезным, желаю посвятить все мои силы истине; но я уже не там ищу свои идеалы, где
искал их прежде; они представляются мне… гораздо ближе. До сих пор я не понимал себя, я
задавал себе задачи, которые мне не по силам… Глаза мои недавно раскрылись благодаря
одному чувству… Я выражаюсь не совсем ясно, но я надеюсь, что вы меня поймете…
Катя ничего не отвечала, но перестала глядеть на Аркадия.
– Я полагаю, – заговорил он снова уже более взволнованным голосом, а зяблик над ним
в листве березы беззаботно распевал свою песенку, – я полагаю, что обязанности всякого
честного человека быть вполне откровенным с теми… с теми людьми, которые… словом, с
близкими ему людьми, а потому я… я намерен.
Но тут красноречие изменило Аркадию; он сбился, замялся и принужден был немного
помолчать; Катя все не поднимала глаз. Казалось, она и не понимала, к чему он это все ведет,
и ждала чего-то.
– Я предвижу, что удивлю вас, – начал Аркадий, снова собравшись с силами, – тем
более что это чувство относится некоторым образом… некоторым образом, заметьте, – до
вас. Вы меня, помнится, вчера упрекнули в недостатке серьезности, – продолжал Аркадий с
видом человека, который вошел в болото, чувствует, что с каждым шагом погружается
больше и больше, и все-таки спешит вперед, в надежде поскорее перебраться, – этот упрек
часто направляется… падает… на молодых людей, даже когда они перестают его
заслуживать; и если бы во мне было больше самоуверенности… («Да помоги же мне,
помоги!» – с отчаянием думал Аркадий, но Катя по-прежнему не поворачивала головы.)
Если б я мог надеяться…
– Если б я могла быть уверена в том, что вы говорите, – раздался в это мгновение
ясный голос Анны Сергеевны.
Аркадий тотчас умолк, а Катя побледнела. Мимо самых кустов, заслонявших портик,
пролегала дорожка. Анна Сергеевна шла по ней в сопровождении Базарова.
Катя с Аркадием не могли их видеть, но слышали каждое слово, шелест платья, самое
дыхание. Они сделали несколько шагов и, как нарочно, остановились прямо перед портиком.
– Вот видите ли, – продолжала Анна Сергеевна, – мы с вами ошиблись; мы оба уже не
первой молодости, особенно я; мы пожили, устали; мы оба, – к чему церемониться? – умны:
сначала мы заинтересовали друг друга, любопытство было возбуждено… а потом…
– А потом я выдохся, – подхватил Базаров.
– Вы знаете, что не это было причиною нашей размолвки. Но как бы то ни было, мы не
нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком много было… как бы это сказать…