Page 70 - Отцы и дети

не на медицинском поприще достигнет той известности, которую вы ему пророчите?
– Разумеется, не на медицинском, хотя он и в этом отношении будет из первых ученых.
– На каком же, Аркадий Николаич?
– Это трудно сказать теперь, но он будет знаменит.
– Он будет знаменит! – повторил старик и погрузился в думу.
– Арина Власьевна приказали просить чай кушать, – проговорила Анфисушка, проходя
мимо с огромным блюдом спелой малины.
Василий Иванович встрепенулся.
– А холодные сливки к малине будут?
– Будут-с.
– Да холодные, смотри! Не церемоньтесь, Аркадий Николаич, берите больше. Что ж
это Евгений не идет?
– Я здесь, – раздался голос Базарова из Аркадиевой комнаты.
Василий Иванович быстро обернулся.
– Ага! ты захотел посетить своего приятеля; но ты опоздал amice, 128 и мы имели уже с
ним продолжительную беседу. Теперь надо идти чай пить: мать зовет. Кстати, мне нужно с
тобой поговорить.
– О чем?
– Здесь есть мужичок, он страдает иктером…
– То есть желтухой?
– Да, хроническим и очень упорным иктером. Я прописывал ему золототысячник и
зверобой, морковь заставлял есть, давал соду; но это все паллиативные средства; надо
что-нибудь порешительней. Ты хоть и смеешься над медициной, а я уверен, можешь подать
мне дельный совет. Но об этом речь впереди. А теперь пойдем чай пить.
Василий Иванович живо вскочил с скамейки и запел из «Роберта»:

Закон, закон, закон себе поставим
На ра… на ра… на радости пожить!

– Замечательная живучесть! – проговорил, отходя от окна, Базаров.
Настал полдень. Солнце жгло из-за тонкой завесы сплошных беловатых облаков. Все
молчало, одни петухи задорно перекликались на деревне, возбуждая в каждом, кто их
слышал, странное ощущение дремоты и скуки; да где-то высоко в верхушке деревьев звенел
плаксивым призывом немолчный писк молодого ястребка. Аркадий и Базаров лежали в тени
небольшого стога сена, подостлавши под себя охапки две шумливо-сухой, но еще зеленой и
душистой травы.
– Та осина, – заговорил Базаров, – напоминает мне мое детство; она растет на краю
ямы, оставшейся от кирпичного сарая, и я в то время был уверен, что эта яма и осина
обладали особенным талисманом: я никогда не скучал возле них. Я не понимал тогда, что я
не скучал оттого, что был ребенком. Ну, теперь я взрослый, талисман не действует.
– Сколько ты времени провел здесь всего? – спросил Аркадий.
– Года два сряду; потом мы наезжали. Мы вели бродячую жизнь; больше все по
городам шлялись.
– А дом этот давно стоит?
– Давно. Его еще дед построил, отец моей матери.
– Кто он был, твой дед?
– Черт его знает. Секунд-майор какой-то. При Суворове служил и все рассказывал о
переходе через Альпы. Врал, должно быть.
– То-то у вас в гостиной портрет Суворова висит. А я люблю такие домики, как ваш,

128 Дружище (лат. ).