Page 75 - Отцы и дети

Кстати, отчего ты его не носишь?
– Ведь я тебе говорил, что я не имею предрассудков, – пробормотал Василий Иванович
(он только накануне велел спороть красную ленточку с сюртука) и принялся рассказывать
эпизод чумы. – А ведь он заснул, – шепнул он вдруг Аркадию, указывая на Базарова и
добродушно подмигнув. – Евгений! вставай! – прибавил он громко: – Пойдем обедать…
Отец Алексей, мужчина видный и полный, с густыми, тщательно расчесанными
волосами, с вышитым поясом на лиловой шелковой рясе, оказался человеком очень ловким и
находчивым. Он первый поспешил пожать руку Аркадию и Базарову, как бы понимая
заранее, что они не нуждаются в его благословении, и вообще держал себя непринужденно.
И себя он не выдал, и других не задел; кстати посмеялся над семинарскою латынью и
заступился за своего архиерея; две рюмки вина выпил, а от третьей отказался; принял от
Аркадия сигару, но курить ее не стал, говоря, что повезет ее домой. Не совсем приятно было
в нем только то, что он то и дело медленно и осторожно заносил руку, чтобы ловить мух у
себя на лице, и при этом иногда давил их. Он сел за зеленый стол с умеренным изъявлением
удовольствия и кончил тем, что обыграл Базарова на два рубля пятьдесят копеек
ассигнациями: в доме Арины Власьевны и понятия не имели о счете на серебро… Она
по-прежнему сидела возле сына (в карты она не играла), по-прежнему подпирая щеку
кулачком, и вставала только затем, чтобы велеть подать какое-нибудь новое яство. Она
боялась ласкать Базарова, и он не ободрял ее, не вызывал ее на ласки; притом же и Василий
Иванович присоветовал ей не очень его «беспокоить». «Молодые люди до этого не
охотники», – твердил он ей (нечего говорить, каков был в тот день обед: Тимофеич
собственною персоной скакал на утренней заре за какою-то особенною черкасскою
говядиной; староста ездил в другую сторону за налимами, ершами и раками; за одни грибы
бабы получили сорок две копейки медью); но глаза Арины Власьевны, неотступно
обращенные на Базарова, выражали не одну преданность и нежность: в них виднелась и
грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор.
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его
матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким вопросом. Раз он попросил у ней руку
«на счастье»; она тихонько положила свою мягкую ручку на его жесткую и широкую ладонь.
– Что, – спросила она, погодя немного, – не помогло?
– Еще хуже пошло, – отвечал он с небрежною усмешкой.
– Очинно они уже рискуют, – как бы с сожалением произнес отец Алексей и погладил
свою красивую бороду.
– Наполеоновское правило, батюшка, наполеоновское, – подхватил Василий Иванович
и пошел с туза.
– Оно же и довело его до острова Святыя Елены, – промолвил отец Алексей и покрыл
его туза козырем.
– Не желаешь ли смородинной воды, Енюшечка? – спросила Арина Власьевна.
Базаров только плечами пожал.
– Нет! – говорил он на следующий день Аркадию, – уеду отсюда завтра. Скучно;
работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои
препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит:
«Мой кабинет к твоим услугам – никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и
совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной, а
выйдешь к ней – и сказать ей нечего.
– Очень она огорчится, – промолвил Аркадий, – да и он тоже.
– Я к ним еще вернусь.
– Когда?
– Да вот как в Петербург поеду.
– Мне твою мать особенно жалко.
– Что так? Ягодами, что ли, она тебе угодила?
Аркадий опустил глаза.