Page 76 - Отцы и дети

– Ты матери своей не знаешь, Евгений. Она не только отличная женщина, она очень
умна, право. Сегодня утром она со мной с полчаса беседовала, и так дельно, интересно.
– Верно, обо мне все распространялась?
– Не о тебе одном была речь.
– Может быть; тебе со стороны видней. Коли может женщина получасовую беседу
поддержать, это уж знак хороший. А я все-таки уеду.
– Тебе нелегко будет сообщить им это известие. Они все рассуждают о том, что мы
через две недели делать будем.
– Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он на днях велел высечь одного
своего оброчного мужика – и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом
– очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не
ожидал, что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне
придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
Базаров сказал: «Ничего!» – но целый день прошел, прежде чем он решился уведомить
Василия Ивановича о своем намерении. Наконец, уже прощаясь с ним в кабинете, он
проговорил с натянутым зевком:
– Да… чуть было не забыл тебе сказать… Вели-ка завтра наших лошадей к Федоту
выслать на подставу.
Василий Иванович изумился.
– Разве господин Кирсанов от нас уезжает?
– Да; и я с ним уезжаю.
Василий Иванович перевернулся на месте.
– Ты уезжаешь?
– Да… мне нужно. Распорядись, пожалуйста, насчет лошадей.
– Хорошо… – залепетал старик, – на подставу… хорошо… только… только… Как же
это?
– Мне нужно съездить к нему на короткое время. Я потом опять сюда вернусь.
– Да! На короткое время… Хорошо. – Василий Иванович вынул платок и, сморкаясь,
наклонился чуть не до земли. – Что ж? это… все будет. Я было думал, что ты у нас…
подольше. Три дня… Это, это, после трех лет, маловато; маловато, Евгений!
– Да я ж тебе говорю, что я скоро вернусь. Мне необходимо.
– Необходимо… Что ж? Прежде всего надо долг исполнять… Так выслать лошадей?
Хорошо. Мы, конечно, с Ариной этого не ожидали. Она вот цветов выпросила у соседки,
хотела комнату тебе убрать. (Василий Иванович уже не упомянул о том, что каждое утро,
чуть свет, стоя о босу ногу в туфлях, он совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими
пальцами одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно
налегая на съестные припасы и на красное вино, которое, сколько можно было заметить,
очень понравилось молодым людям.) Главное – свобода; это мое правило… не надо
стеснять… не…
Он вдруг умолк и направился к двери.
– Мы скоро увидимся, отец, право.
Но Василий Иванович, не оборачиваясь, только рукой махнул и вышел. Возвратясь в
спальню, он застал свою жену в постели и начал молиться шепотом, чтобы ее не разбудить.
Однако она проснулась.
– Это ты, Василий Иваныч? – спросила она.
– Я, матушка!
– Ты от Енюши? Знаешь ли, я боюсь: покойно ли ему спать на диване? Я Анфисушке
велела положить ему твой походный матрасик и новые подушки; я бы наш пуховик ему дала,
да он, помнится, не любит мягко спать.
– Ничего, матушка, не беспокойся. Ему хорошо. Господи, помилуй нас грешных, –
продолжал он вполголоса свою молитву. Василий Иванович пожалел свою старушку; он не
захотел сказать ей на ночь, какое горе ее ожидало.