Page 146 - Преступление и наказание

— В этом сером доме, — сказал Разумихин.
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой ведьмы в квартире
был… и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по
лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
— А знаешь что? — вдруг обратился он к Разумихину с плутоватою улыбкой, — я,
брат, сегодня заметил, что ты с утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь?
Правда?
— В каком волнении? Вовсе ни в каком не в волнении, — передернуло Разумихина.
— Нет, брат, право, заметно. На стуле ты давеча сидел так, как никогда не сидишь,
как-то на кончике, и всё тебя судорога дергала. Вскакивал ни с того, ни с сего. То сердитый,
а то вдруг рожа, как сладчайший леденец, отчего-то сделается. Краснел даже; особенно,
когда тебя пригласили обедать, ты ужасно покраснел.
— Да ничего я; врешь!.. Ты про что это?
— Да что ты, точно школьник, юлишь! Фу, черт, да он опять покраснел!
— Какая ты свинья, однако ж!
— Да ты чего конфузишься? Ромео! Постой, я это кое-где перескажу сегодня, ха-ха-ха!
Вот маменьку-то посмешу… да и еще кой-кого…
— Послушай, послушай, послушай, ведь это серьезно, ведь это… Что ж это после
этого, черт! — сбился окончательно Разумихин, холодея от ужаса. — Что ты им расскажешь?
Я, брат… Фу, какая же ты свинья!
— Просто роза весенняя! И как это к тебе идет, если б ты знал; Ромео десяти вершков
росту! Да как ты вымылся сегодня, ногти ведь отчистил, а? Когда это бывало? Да ей-богу же
ты напомадился! Нагнись-ка!
— Свинья!!!
Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж и сдержать себя не мог, так со смехом
и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и надо было Раскольникову: из комнат
можно было услышать, что они вошли смеясь и всё еще хохочут в прихожей.
— Ни слова тут, или я тебя… размозжу! — прошептал в бешенстве Разумихин, хватая
за плечо Раскольникова.

V

Тот уже входил в комнаты. Он вошел с таким видом, как будто изо всей силы
сдерживался, чтобы не прыснуть как-нибудь со смеху. За ним, с совершенно опрокинутою и
свирепою физиономией, красный как пион, долговязо и неловко, вошел стыдящийся
Разумихин. Лицо его и вся фигура действительно были в эту минуту смешны и оправдывали
смех Раскольникова. Раскольников, еще не представленный, поклонился стоявшему посреди
комнаты и вопросительно глядевшему на них хозяину, протянул и пожал ему руку всё еще с
видимым чрезвычайным усилием подавить свою веселость и по крайней мере хоть два-три
слова выговорить, чтоб отрекомендовать себя. Но едва только он успел принять серьезный
вид и что-то пробормотать — вдруг, как бы невольно, взглянул опять на Разумихина и тут
уже не мог выдержать: подавленный смех прорвался тем неудержимее, чем сильнее до сих
пор сдерживался. Необыкновенная свирепость, с которою принимал этот «задушевный»
смех Разумихин, придавала всей этой сцене вид самой искренней веселости и, главное,
натуральности. Разумихин, как нарочно, еще помог делу.
— Фу, черт! — заревел он, махнув рукой, и как раз ударил ее об маленький круглый
столик, на котором стоял допитый стакан чаю. Всё полетело и зазвенело.
— Да зачем же стулья-то ломать, господа, казне ведь убыток! — весело закричал
Порфирий Петрович.