Page 147 - Преступление и наказание

Сцена представлялась таким образом: Раскольников досмеивался, забыв свою руку в
руке хозяина, но, зная мерку, выжидал мгновения поскорее и натуральнее кончить.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом,
мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул к окну, где и стал спиной к публике, с
страшно нахмуренным лицом, смотря в окно и ничего не видя. Порфирий Петрович смеялся
и желал смеяться, но очевидно было, что ему надо объяснений. В углу на стуле сидел
Заметов, привставший при входе гостей и стоявший в ожидании, раздвинув в улыбку рот, но
с недоумением и даже как будто с недоверчивостью смотря на всю сцену, а на
Раскольникова даже с каким-то замешательством. Неожиданное присутствие Заметова
неприятно поразило Раскольникова.
«Это еще надо сообразить!» — подумал он.
— Извините, пожалуйста, — начал он, усиленно законфузившись, — Раскольников…
— Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли… Что ж, он и здороваться
уж не хочет? — кивнул Порфирий Петрович на Разумихина.
— Ей-богу, не знаю, чего он на меня взбесился. Я сказал ему только дорогой, что он на
Ромео похож, и… и доказал, и больше ничего, кажется, не было.
— Свинья! — отозвался, не оборачиваясь, Разумихин.
— Значит, очень серьезные причины имел, чтобы за одно словечко так рассердиться, —
рассмеялся Порфирий.
— Ну, ты! следователь!.. Ну, да черт с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг,
рассмеявшись сам, с повеселевшим лицом, как ни в чем не бывало, подошел к Порфирию
Петровичу.
— Шабаш! Все дураки; к делу: вот приятель, Родион Романыч Раскольников,
во-первых, наслышан и познакомиться пожелал, а во-вторых, дельце малое до тебя имеет.
Ба! Заметов! Ты здесь каким образом? Да разве вы знакомы? Давно ль сошлись?
«Это что еще!» — тревожно подумал Раскольников.
Заметов как будто законфузился, но не очень.
— Вчера у тебя же познакомились, — сказал он развязно.
— Значит, от убытка бог избавил: на прошлой неделе ужасно просил меня, чтобы
как-нибудь тебе, Порфирий, отрекомендоваться, а вы и без меня снюхались… Где у тебя
табак?
Порфирий Петрович был по-домашнему, в халате, в весьма чистом белье и в
стоптанных туфлях. Это был человек лет тридцати пяти, росту пониже среднего, полный и
даже с брюшком, выбритый, без усов и без бакенбард, с плотно выстриженными волосами на
большой круглой голове, как-то особенно выпукло закругленной на затылке. Пухлое,
круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, темно-желтого, но довольно
бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало
выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми,
моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не
гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто
гораздо более серьезное, чем с первого взгляда можно было от нее ожидать.
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же
попросил его сесть на диван, сам уселся на другом конце и уставился в гостя, в немедленном
ожидании изложения дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое
даже тяготит и смущает с первого раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что
вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не в пропорции с таким
необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием. Но Раскольников в коротких и
связных словах, ясно и точно изъяснил свое дело и собой остался доволен так, что даже
успел довольно хорошо осмотреть Порфирия. Порфирий Петрович тоже ни разу не свел с
него глаз во всё время. Разумихин, поместившись напротив, за тем же столом, горячо и
нетерпеливо следил за изложением дела, поминутно переводя глаза с того на другого и
обратно, что уже выходило немного из мерки.