Page 149 - Преступление и наказание
P. 149
Порфирий Петрович прямо обратился к Раскольникову:
— Ваши обе вещи, кольцо и часы, были у ней под одну бумажку завернуты, и на
бумажке ваше имя карандашом четко обозначено, равно как и число месяца, когда она их от
вас получила…
— Как это вы так заметливы?.. — неловко усмехнулся было Раскольников, особенно
стараясь смотреть ему прямо в глаза; но не смог утерпеть и вдруг прибавил: — Я потому так
заметил сейчас, что, вероятно, очень много было закладчиков… так что вам трудно было бы
их всех помнить… А вы, напротив, так отчетливо всех их помните, и… и…
«Глупо! Слабо! Зачем я это прибавил!»
— А почти все закладчики теперь уж известны, так что вы только одни и не изволили
пожаловать, — ответил Порфирий с чуть приметным оттенком насмешливости.
— Я не совсем был здоров.
— И об этом слышал-с. Слышал даже, что уж очень были чем-то расстроены. Вы и
теперь как будто бледны?
— Совсем не бледен… напротив, совсем здоров! — грубо и злобно отрезал
Раскольников, вдруг переменяя тон. Злоба в нем накипала, и он не мог подавить ее. «А в
злобе-то и проговорюсь! — промелькнуло в нем опять. — А зачем они меня мучают!..»
— Не совсем здоров! — подхватил Разумихин. — Эвона сморозил! До вчерашнего дня
чуть не без памяти бредил… Ну, веришь, Порфирий, сам едва на ногах, а чуть только мы, я
да Зосимов, вчера отвернулись — оделся и удрал потихоньку и куролесил где-то чуть не до
полночи, и это в совершеннейшем, я тебе скажу, бреду, можешь ты это представить!
Замечательнейший случай!
— И неужели в совершеннейшем бреду ? Скажите пожалуйста! — с каким-то бабьим
жестом покачал головою Порфирий.
— Э, вздор! Не верьте! А впрочем, ведь вы и без того не верите! — слишком уж со зла
сорвалось у Раскольникова. Но Порфирий Петрович как будто не расслышал этих странных
слов.
— Да как же мог ты выйти, коли не в бреду? — разгорячился вдруг Разумихин. —
Зачем вышел? Для чего?.. И почему именно тайком? Ну был ли в тебе тогда здравый смысл?
Теперь, когда вся опасность прошла, я уж прямо тебе говорю!
— Надоели они мне очень вчера, — обратился вдруг Раскольников к Порфирию с
нахально-вызывающею усмешкой, — я и убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня не
сыскали, и денег кучу с собой захватил. Вон господин Заметов видел деньги-то. А что,
господин Заметов, умен я был вчера али в бреду, разрешите-ка спор?
Он бы, кажется, так и задушил в эту минуту Заметова. Слишком уж взгляд его и
молчание ему не нравились.
— По-моему, вы говорили весьма разумно-с и даже хитро-с, только раздражительны
были уж слишком, — сухо заявил Заметов.
— А сегодня сказывал мне Никодим Фомич, — ввернул Порфирий Петрович, — что
встретил вас вчера, уж очень поздно, в квартире одного, раздавленного лошадьми,
чиновника…
— Ну вот хоть бы этот чиновник! — подхватил Разумихин, — ну, не сумасшедший ли
был ты у чиновника? Последние деньги на похороны вдове отдал! Ну, захотел помочь — дай
пятнадцать, дай двадцать, ну да хоть три целковых себе оставь, а то все двадцать пять так и
отвалил!
— А может, я где-нибудь клад нашел, а ты не знаешь? Вот я вчера и расщедрился…
Вон господин Заметов знает, что я клад нашел!.. Вы извините, пожалуйста, — обратился он
со вздрагивающими губами к Порфирию, — что мы вас пустяшным таким перебором
полчаса беспокоим. Надоели ведь, а?
— Помилуйте-с, напротив, на-а-против! Если бы вы знали, как вы меня интересуете!
Любопытно и смотреть, и слушать… и я, признаюсь, так рад, что вы изволили, наконец,
пожаловать…