Page 150 - Преступление и наказание

— Да дай хоть чаю-то! Горло пересохло! — вскричал Разумихин.
— Прекрасная идея! Может, и все компанию сделают. А не хочешь ли…
посущественнее, перед чаем-то?
— Убирайся!
Порфирий Петрович вышел приказать чаю.
Мысли крутились как вихрь в голове Раскольникова. Он был ужасно раздражен.
«Главное, даже и не скрываются, и церемониться не хотят! А по какому случаю, коль
меня совсем не знаешь, говорил ты обо мне с Никодимом Фомичом? Стало быть, уж и
скрывать не хотят, что следят за мной, как стая собак! Так откровенно в рожу и плюют! —
дрожал он от бешенства. — Ну, бейте прямо, а не играйте, как кошка с мышью. Это ведь
невежливо, Порфирий Петрович, ведь я еще, может быть, не позволю-с!.. Встану, да и
брякну всем в рожу всю правду; и увидите, как я вас презираю!.. — Он с трудом перевел
дыхание. — А что, если мне так только кажется? Что, если это мираж, и я во всем ошибаюсь,
по неопытности злюсь, подлой роли моей не выдерживаю? Может быть, это всё без
намерения? Все слова их обыкновенные, но что-то в них есть… Всё это всегда можно
сказать, но что-то есть. Почему он сказал прямо „у ней“? Почему Заметов прибавил, что я
хитро говорил? Почему они говорят таким тоном? Да… тон… Разумихин тут же сидел,
почему ж ему ничего не кажется? Этому невинному болвану никогда ничего не кажется!
Опять лихорадка!.. Подмигнул мне давеча Порфирий аль нет? Верно, вздор; для чего бы
подмигивать? Нервы, что ль, хотят мои раздражить али дразнят меня? Или всё мираж, или
знают !.. Даже Заметов дерзок… Дерзок ли Заметов? Заметов передумал за ночь. Я и
предчувствовал, что передумает! Он здесь как свой, а сам в первый раз. Порфирий его за
гостя не считает, к нему задом сидит. Снюхались! Непременно из-за меня снюхались!
Непременно до нас обо мне говорили!.. Знают ли про квартиру-то? Поскорей бы уж!.. Когда
я сказал, что квартиру нанять вчера убежал, он пропустил, не поднял… A это я ловко про
квартиру ввернул: потом пригодится!.. В бреду, дескать!.. Ха-ха-ха! Он про весь вечер
вчерашний знает! Про приезд матери не знал!.. А ведьма и число прописала карандашом!..
Врете, не дамся! Ведь это еще не факты, это только мираж! Нет, вы давайте-ка фактов! И
квартира не факт, а бред; я знаю, что им говорить… Знают ли про квартиру-то? Не уйду, не
узнав! Зачем я пришел? А вот что я злюсь теперь, так это, пожалуй, и факт! Фу, как я
раздражителен! А может, и хорошо; болезненная роль… Он меня ощупывает. Сбивать будет.
Зачем я пришел?»
Всё это, как молния, пронеслось в его голове.
Порфирий Петрович мигом воротился. Он вдруг как-то повеселел.
— У меня, брат, со вчерашнего твоего голова… Да и весь я как-то развинтился, —
начал он совсем другим тоном, смеясь, к Разумихину.
— А что, интересно было? Я ведь вас вчера на самом интересном пункте бросил? Кто
победил?
— Да никто, разумеется. На вековечные вопросы съехали, на воздусех парили.
— Вообрази, Родя, на что вчера съехали: есть или нет преступление? Говорил, что до
чертиков доврались!
— Что ж удивительного? Обыкновенный социальный вопрос, — рассеянно ответил
Раскольников.
— Вопрос был не так формулирован, — заметил Порфирий.
— Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и
разгорячаясь по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я
из кожи лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя говорил, что придешь… Началось
с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против
ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин
больше не допускается, — и ничего!..
— Вот и соврал! — крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно
смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.