Page 18 - Преступление и наказание
P. 18

и выходящие так и шмыгали под обоими воротами и на обоих дворах дома. Тут служили три
               или четыре дворника. Молодой человек был очень доволен, не встретив ни которого из них,
               и неприметно проскользнул сейчас же из ворот направо на лестницу. Лестница была темная
               и узкая, «черная», но он всё уже это знал и изучил, и ему вся эта  обстановка нравилась: в
               такой темноте даже и любопытный взгляд был неопасен. «Если о сю пору я так боюсь, что
               же  было  бы,  если  б  и  действительно  как-нибудь  случилось  до  самого  дела   дойти?..»  —
               подумал  он  невольно, проходя  в  четвертый  этаж.  Здесь  загородили  ему  дорогу  отставные
               солдаты-носильщики, выносившие  из одной  квартиры мебель.  Он  уже  прежде  знал,  что в
               этой  квартире  жил  один  семейный  немец,  чиновник:  «Стало  быть,  этот  немец  теперь
               выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой площадке, остается,
               на  некоторое  время,  только  одна  старухина  квартира  занятая.  Это  хорошо…  на  всякой
               случай…» — подумал он опять и позвонил в старухину квартиру. Звонок брякнул слабо, как
               будто был сделан из жести, а не из меди. В подобных мелких квартирах таких домов почти
               всё такие звонки. Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как
               будто  вдруг  ему  что-то  напомнил  и  ясно  представил…  Он так  и  вздрогнул,  слишком  уже
               ослабели нервы на этот раз. Немного спустя дверь приотворилась на крошечную щелочку:
               жилица  оглядывала  из  щели  пришедшего  с  видимым  недоверием,  и  только  виднелись  ее
               сверкавшие  из  темноты  глазки.  Но  увидав  на  площадке  много  народу,  она  ободрилась  и
               отворила  совсем.  Молодой  человек  переступил  через  порог  в  темную  прихожую,
               разгороженную перегородкой, за которою была крошечная кухня. Старуха стояла перед ним
               молча  и  вопросительно  на  него  глядела.  Это  была  крошечная,  сухая  старушонка,  лет
               шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая.
               Белобрысые,  мало  поседевшие  волосы  ее  были  жирно  смазаны  маслом.  На  ее  тонкой  и
               длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на
               плечах,  несмотря  на  жару,  болталась  вся  истрепанная  и  пожелтелая  меховая  кацавейка.
               Старушонка поминутно кашляла и кряхтела. Должно быть, молодой человек взглянул на нее
               каким-нибудь особенным взглядом, потому что и в ее глазах мелькнула вдруг опять прежняя
               недоверчивость.
                     — Раскольников,  студент,  был  у  вас  назад  тому  месяц, —  поспешил  пробормотать
               молодой человек с полупоклоном, вспомнив, что надо быть любезнее.
                     — Помню,  батюшка,  очень  хорошо  помню,  что  вы  были, —  отчетливо  проговорила
               старушка, по-прежнему не отводя своих вопрошающих глаз от его лица.
                     — Так вот-с… и опять, по такому же дельцу… —  продолжал Раскольников, немного
               смутившись и удивляясь недоверчивости старухи.
                     «Может,  впрочем,  она  и  всегда  такая,  да  я  в  тот  раз  не  заметил», —  подумал  он  с
               неприятным чувством.
                     Старуха помолчала, как бы в раздумье, потом отступила в сторону и, указывая на дверь
               в комнату, произнесла, пропуская гостя вперед:
                     — Пройдите, батюшка.
                     Небольшая комната, в которую прошел молодой человек, с желтыми обоями, геранями
               и кисейными занавесками на окнах, была в эту минуту ярко освещена заходящим солнцем.
               «И тогда , стало быть, так же будет солнце светить!..» — как бы невзначай мелькнуло в уме
               Раскольникова,  и  быстрым  взглядом  окинул  он  всё  в  комнате,  чтобы  по  возможности
               изучить и запомнить расположение. Но в комнате не было ничего особенного. Мебель, вся
               очень  старая  и  из  желтого  дерева,  состояла  из  дивана  с  огромною  выгнутою  деревянною
               спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке,
               стульев  по  стенам  да  двух-трех  грошовых  картинок  в  желтых  рамках,  изображавших
               немецких  барышень  с  птицами  в  руках, —  вот  и  вся  мебель.  В  углу  перед  небольшим
               образом горела лампада. Всё было очень чисто: и мебель, и полы были оттерты под лоск; всё
               блестело.  «Лизаветина  работа», —  подумал  молодой  человек.  Ни  пылинки  нельзя  было
               найти во всей квартире. «Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота», — продолжал
               про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во
   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23