Page 19 - Преступление и наказание

вторую, крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни разу
не заглядывал. Вся квартира состояла из этих двух комнат.
— Что угодно? — строго произнесла старушонка, войдя в комнату и по-прежнему
становясь прямо перед ним, чтобы глядеть ему прямо в лицо.
— Заклад принес, вот-с! — И он вынул из кармана старые плоские серебряные часы.
На оборотной дощечке их был изображен глобус. Цепочка была стальная.
— Да ведь и прежнему закладу срок. Еще третьего дня месяц как минул.
— Я вам проценты еще за месяц внесу; потерпите.
— А в том моя добрая воля, батюшка, терпеть или вещь вашу теперь же продать.
— Много ль за часы-то, Алена Ивановна?
— А с пустяками ходишь, батюшка, ничего, почитай, не стоит. За колечко вам
прошлый раз два билетика внесла, а оно и купить-то его новое у ювелира за полтора рубля
можно.
— Рубля-то четыре дайте, я выкуплю, отцовские. Я скоро деньги получу.
— Полтора рубля-с и процент вперед, коли хотите-с.
— Полтора рубля! — вскрикнул молодой человек.
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой человек взял их и до
того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше
некуда и что он еще и за другим пришел.
— Давайте! — сказал он грубо.
Старуха полезла в карман за ключами и пошла в другую комнату за занавески.
Молодой человек, оставшись один среди комнаты, любопытно прислушивался и соображал.
Слышно было, как она отперла комод. «Должно быть, верхний ящик, — соображал он. —
Ключи она, стало быть, в правом кармане носит… Все на одной связке, в стальном кольце…
И там один ключ есть всех больше, втрое, с зубчатою бородкой, конечно, не от комода…
Стало быть, есть еще какая-нибудь шкатулка, али укладка… Вот это любопытно. У укладок
всё такие ключи… А впрочем, как это подло всё…»
Старуха воротилась.
— Вот-с, батюшка: коли по гривне в месяц с рубля, так за полтора рубля причтется с
вас пятнадцать копеек, за месяц вперед-с. Да за два прежних рубля с вас еще причитается по
сему же счету вперед двадцать копеек. А всего, стало быть, тридцать пять. Приходится же
вам теперь всего получить за часы ваши рубль пятнадцать копеек. Вот получите-с.
— Как! так уж теперь рубль пятнадцать копеек!
— Точно так-с.
Молодой человек спорить не стал и взял деньги. Он смотрел на старуху и не спешил
уходить, точно ему еще хотелось что-то сказать или сделать, но как будто он и сам не знал,
что именно…
— Я вам, Алена Ивановна, может быть, на днях, еще одну вещь принесу…
серебряную… хорошую… папиросочницу одну… вот как от приятеля ворочу… — Он
смутился и замолчал.
— Ну тогда и будем говорить, батюшка.
— Прощайте-с… А вы всё дома одни сидите, сестрицы-то нет? — спросил он как
можно развязнее, выходя в переднюю.
— А вам какое до нее, батюшка, дело?
— Да ничего особенного. Я так спросил. Уж вы сейчас… Прощайте, Алена Ивановна!
Раскольников вышел в решительном смущении. Смущение это всё более и более
увеличивалось. Сходя по лестнице, он несколько раз даже останавливался, как будто чем-то
внезапно пораженный. И наконец, уже на улице, он воскликнул:
«О боже! как это всё отвратительно! И неужели, неужели я… нет, это вздор, это
нелепость! — прибавил он решительно. — И неужели такой ужас мог прийти мне в голову?
На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!.. И я,
целый месяц…»