Page 212 - СКАЗКИ

смысл «Сказок» и вообще всей литературной деятельности Салтыкова, и к этому он
неутомимо призывал своих современников из лагеря передовой интеллигенции. И какие бы
сомнения и огорчения ни переживал писатель относительно пассивности народной массы в
настоящем, он никогда не утрачивал веры в пробуждение ее социальной активности, в ее
решающую роль, в ее конечное и, как ему, быть может, тогда казалось, очень отдаленное
торжество.

2

Иносказательная манера Салтыкова, содействуя преодолению цензурных препятствий
и образно-сатирическому изображению явлений действительности, имела вместе с тем, как
это с горечью отмечал сам писатель, и свою отрицательную сторону. Она не всегда была
доступна широкому кругу читателей. Совершенствуя ее, Салтыков достиг в своих сказках
такой формы, которая оказывалась наименее уязвимой для цензуры и в то же время
отличалась высоким художественным совершенством и большей доступностью. И все же в
иносказательном арсенале сатирика есть один прием, который нуждается в особом
пояснении.
Свои самые сокровенные убеждения, которые невозможно было высказать
непосредственно от своего лица или от лица идейно родственного автору персонажа,
писатель в ряде сказок (как и во многих других своих произведениях) высказал устами
чуждых ему персонажей, не разделявших его убеждений. Среди них, например, высшие
царские сановники (губернатор в «Праздном разговоре», начальник края коршун в
«Вороне-челобитчике»), духовенство (священник в «Рождественской сказке»).
Этот прием порождал и продолжает порождать принципиальные ошибки в трактовке
идейного содержания произведений.
В сказках, где с проповедями социальной справедливости выступают представители
власти и церкви, некоторые критики (Головин, Скабичевский, Кранихфельд) усматривали
политическое «поправение» и религиозное смирение Салтыкова, выражение надежд
писателя на пробуждение совести в правящих верхах. Большинство советских
исследователей и комментаторов, напротив, полагало, что сатирик в этих сказках высмеивает
либеральную демагогию представителей власти и церкви. Наконец, некоторые
исследователи выражали недоумение, почему сатирик иногда излагает свои заветные мысли
от лица идейных противников. Так, например, Н. К. Пиксанов, отмечая, что, к неожиданному
удивлению читателей, в сказке «Ворон-челобитчик» тираду о неизбежности наступления
века социальной справедливости произносит главнейший над вороньем начальник – коршун,
сделал следующее заключение: «Не всегда ясно и самому Салтыкову, какие же силы выведут
людей из круга «натуральных злодейств», кто и как уничтожит классовую борьбу" note_245.
Перечисленные точки зрения являются плодом больших или меньших недоразумений,
порожденных сложностью эзоповской специфики рассматриваемой группы сказок.
Не вдаваясь в подробный анализ их идейно-художественной структуры, обратим
внимание только на то, что обычно ускользает от внимания читателей и исследователей.
Основной идейный смысл «Праздного разговора», представляющего собою своего рода
вариацию на тему «антипомпадура» («Единственный»), заключается в отрицании
самодержавия как антинародной власти, мешающей историческому развитию общества и
потому заслуживающей упразднения.
Какими же приемами удалось Салтыкову беспрепятственно провести через цензуру эту
острую политическую тему? Под флагом высмеивания чудаковатого губернатора –
«вольтерьянца» «прошлых» времен, который вздумал повольнодумствовать в
«конфиденциальной» беседе с предводителем дворянства. Для самого губернатора

note_245
Пиксанов Н. О классиках. М., 1933. С. 200-201.