Page 41 - Война и мир 1 том

– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [ Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [ Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее
просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же,
как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между
собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine…
[ Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…]
слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в
комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна
остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми
буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила
неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по-русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим
все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу,
целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка,
делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь,
надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она,
лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а
люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их
именинно-сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к
Пьеру.
– Э, э! любезный! поди-ка сюда, – сказала она притворно-тихим и тонким голосом. –
Поди-ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу-то твоему правду одна говорила, когда он в
случае был, а тебе-то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только
предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется,
квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский
полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна
Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с
Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех
по-одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на
хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились
звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна
Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник,
справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь