Page 163 - Война и мир 2 том

совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же
сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он
никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то
он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя
по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось
жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с
бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. –
почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к
матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие
упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама-голубушка, –
говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она
стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился
за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил
обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего
не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и
жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему
казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда-нибудь. Графиня от
душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с
которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда-нибудь был озабочен
дурным положением дел, требовавших каких-нибудь решительных мер. Необходимо было
продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву.
Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом,
теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так,
даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему,
неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было
думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит
новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его
письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но
представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не
могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того,
что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему
классически-однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения
и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было
возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя
Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была
уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января
поехал в Москву.