Page 167 - Война и мир 2 том
P. 167

Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и
               уединения, –  которые  освежали  ее  в  Лысых  Горах,  и  не  имела  никаких  выгод  и  радостей
               столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он
               по  нездоровью  не  мог  ездить,  и  ее  уже  не  приглашали  на  обеды  и  вечера.  Надежду  на
               замужество  княжна  Марья  совсем  оставила.  Она  видела  ту  холодность  и  озлобление,  с
               которыми  князь  Николай  Андреич  принимал  и  спроваживал  от  себя  молодых  людей,
               могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в
               этот  приезд  в  Москву  она  разочаровалась  в  своих  двух  самых  близких  людях.  М-lle
               Bourienne,  с  которой  она  и  прежде  не  могла  быть  вполне  откровенна,  теперь  стала  ей
               неприятна  и  она  по  некоторым  причинам  стала  отдаляться  от  нее.  Жюли,  которая  была  в
               Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей,
               когда  княжна  Марья  вновь  сошлась  с  нею  лично.  Жюли  в  это  время,  по  случаю  смерти
               братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре
               светских  удовольствий.  Она  была  окружена  молодыми  людьми,  которые,  как  она  думала,
               вдруг  оценили  ее  достоинства.  Жюли  находилась  в  том  периоде  стареющейся  светской
               барышни,  которая  чувствует,  что  наступил  последний  шанс  замужества,  и  теперь  или
               никогда  должна  решиться  ее  участь.  Княжна  Марья  с  грустной  улыбкой  вспоминала  по
               четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей
               не  было  никакой  радости,  была  здесь  и  виделась  с  нею  каждую  неделю.  Она,  как  старый
               эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера,
               жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем
               было  поговорить,  некому  поверить  своего  горя,  а  горя  много  прибавилось  нового  за  это
               время.  Срок  возвращения  князя  Андрея  и  его  женитьбы  приближался,  а  его  поручение
               приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем
               испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже
               большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время
               для  княжны  Марьи,  были  уроки,  которые  она  давала  шестилетнему  племяннику.  В  своих
               отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего
               отца.  Сколько  раз  она  ни  говорила  себе,  что  не  надо  позволять  себе  горячиться  уча
               племянника,  почти  всякий  раз,  как  она  садилась  с  указкой  за  французскую  азбуку,  ей  так
               хотелось  поскорее,  полегче  перелить  из  себя  свое  знание  в  ребенка,  уже  боявшегося,  что
               вот-вот  тетя  рассердится,  что  она  при  малейшем  невнимании  со  стороны  мальчика
               вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила
               в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и
               Николушка,  подражая  ей  рыданьями,  без  позволенья  выходил  из  угла,  подходил  к  ней  и
               отдергивал  от  лица  ее  мокрые  руки,  и  утешал  ее.  Но  более,  более  всего  горя  доставляла
               княжне  раздражительность  ее  отца,  всегда  направленная  против  дочери  и  дошедшая  в
               последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели
               бы  он  бил  ее,  заставлял  таскать  дрова  и  воду, –  ей  бы  и  в  голову  не  пришло,  что  ее
               положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за
               то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что
               она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более
               всего  мучившая  княжну  Марью  –  это  было  его  большее  сближение  с  m-lle  Bourienne.
               Пришедшая  ему,  в  первую  минуту  по  получении  известия  о  намерении  своего  сына,
               мысль-шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо
               понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для
               того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m-lle Bоurienne и выказывал свое
               недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
                     Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при
               ней это сделал), старый князь поцеловал у m-lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял
               лаская.  Княжна  Марья  вспыхнула  и  выбежала  из  комнаты.  Через  несколько  минут  m-lle
               Bourienne  вошла  к  княжне  Марье,  улыбаясь  и  что-то  весело  рассказывая  своим  приятным
   162   163   164   165   166   167   168   169   170   171   172