Page 17 - Война и мир 3 том

«Je ne vous retiens plus, général, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон
уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла
и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через
Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и
ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утрен-
нюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для
Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то,
что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо
и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы
народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал,
были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему
платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но
обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей,
которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим раз-
говором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как
спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посе-
тить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любозна-
тельностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou
la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости
народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще
Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был
высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и
очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недо-
умевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и
была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц мар-
шалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и
наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Бала-
шев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mène à Rome, tout
chemin mène à Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут
в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву,
которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого
ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о
неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.