Page 78 - Война и мир 3 том

лась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был
несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она
поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни
поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не
уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупре-
ждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны
Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало
княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад,
что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и
собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он,
в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам
и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из
сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей
подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей
под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему
и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе
отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что преж-
нее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорно-
сти. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего
он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так
боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой сто-
роны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после
удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три
недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был
в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что-то, дерга-
ясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно
можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить
что-то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой-нибудь каприз больного и
полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных
обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело
физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его
беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что-то хотел сказать ей. Он,
очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер
дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она
день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с
надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения
к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что
было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва
ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего-то, осталась с ним) в ней проснулись
все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в