Page 77 - Война и мир 3 том

сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней,
то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся,
хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал
он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Пере-
водчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque
fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могуществен-
ного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к
Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на
это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам
император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно-победоносное
имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он
испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломлен-
ным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили
сечь. «A peine l'interprète de Napoléon, – говорит Тьер, – avait-il parlé, que le Cosaque, saisi d'une
sorte d'ébahissement, no proféra plus une parole et marcha les yeux constamment attachés sur ce
conquérant, dont le nom avait pénétre jusqu'à lui, à travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacité
s'était subitement arrêtée, pour faire place à un sentiment d'admiration naïve et silencieuse. Napoléon,
après l'avoir récompensé, lui fit donner la liberté, comme à un oiseau qu'on rend aux champs qui
l'ont vu naître». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким-то
остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с заво-
евателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг
прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив
казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a
l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naître [птица, возвращенная родным полям] поскакал
на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих.
Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это каза-
лось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший
в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове
и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он
дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.

VIII

Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от
сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему
письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до послед-
ней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры
для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских гене-
ралов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с
маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной,
бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться
оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказа-