Page 117 - Война и мир 4 том

куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, счи-
тавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11-м году
для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен,
признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот-то Чича-
гов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов.
Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову
строевой рапорт и ключи от города. То презрительно-почтительное отношение молодежи к
выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знав-
шего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в
Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de
tout dans le cas même où vous voudriez donner des dîners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на
чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспых-
нув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому
предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой,
проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous
dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Куту-
зов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это
свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим
генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими,
7-го декабря из Петербурга, государь 11-го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях
прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов
и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!»
Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской
комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми
регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на
крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая
вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подска-
кивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого
генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как
государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт
и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился,
но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по
старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как
и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку
старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за
медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения
о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покор-