Page 118 - Война и мир 4 том
P. 118

ное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания
                  государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
                        Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову,
                  пошел по зале, чей-то голос остановил его.
                        – Ваша светлость, – сказал кто-то.
                        Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой-то
                  маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал,
                  чего от него хотели.
                        Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и
                  он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1-
                  й степени.

                                                               XI

                        На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим при-
                  сутствием. Кутузову пожалован Георгий 1-й степени; государь оказывал ему высочайшие поче-
                  сти; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось
                  приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и
                  никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе госу-
                  даря в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно помор-
                  щился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
                        Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому,
                  что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
                        Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли
                  не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
                        Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая
                  война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее
                  положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла
                  Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяже-
                  лом положении населений, о возможности неудач и т. п.
                        При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тор-
                  мозом предстоящей войны.
                        Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том,
                  чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из-под главнокоманду-
                  ющего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и пере-
                  нести ее к самому государю.
                        С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Куту-
                  зова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили дру-
                  гие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоро-
                  вьем.
                        Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто
                  заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
                        Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату
                  Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно
                  так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место
                  его явился новый, требовавшийся деятель.
                        Война 1812-го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна
                  была иметь другое – европейское.
   113   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123